Левиафан и Либерафан. Детектор патриотизма

Это цитата из моей давней статьи «Россия накануне патриотического бума», опубликованной в «Комсомольской правде» в декабре 1993 года. Как видите, я замшелый патриот с допутинским стажем и писал о неизбежности возвращения державного сознания в общество задолго до отмашки. Тогда мне тоже звонили из СМИ и спрашивали, в уме ли я, ведь слово «патриот» употребляется теперь только в ироническом смысле и скоро совсем исчезнет из словаря. Но прошло время, кремлевские орлы, скрипнув, как флюгеры под ветром Истории, повернулись, и была даже принята недешевая программа патриотического воспитания. Первыми уловили отмашку псевдонимные наши литераторы. Правда, ударившись из либерального ерничанья в патриотическую риторику, они стали похожи на зубных врачей, сменивших бормашины на отбойные молотки. Да и у режиссеров, которые с чернухи спешно переориентировались на духоподъемное кино, странные ленты выходят. Что-то вроде панорамы Ледового побоища, где почему-то больше сочувствуешь псам-рыцарям, а не русским. Недавно посмотрел наш фильм про Смерш. Ну, и дела! Прокрутили бы такую «фильму» перед войной — и вся советская молодежь в Абвер сразу бы записалась. Интересно, сколько заморских вилл построено за деньги, списанные на возрождение патриотизма? Посчитать бы…

Что же касается проверки элиты на патриотизм, то решать, конечно, не мне. Но очень бы не хотелось в будущем, прилетев из уютного Московского княжества куда-нибудь за рубеж (если пустят и на билет хватит), встретить там, на заслуженном отдыхе тех, от кого некогда зависела судьба огромной, но не уцелевшей России. (А как по цветным схемам разваливают страны, знаем, проходили и сейчас наблюдаем на Украине. Слава Богу и предкам, мы государство с историческим стержнем, с могучей традицией, у нас главное зависит от венценосца, а не от бояр и думских дьяков с вкладами в швейцарских банках.

Но свита не только играет короля, она его, увы, еще и проигрывает…

2015

Как я стал консерватором?

Вопрос, конечно, почти мемуарный: чтобы ответить, придется вспоминать. Например, о том, что во времена моего ученья слово «консерватизм» воспринималось почти как мракобесие. Нас убеждали: это нечто затхлое, безнадежно тормозящее неизбежное движение вперед. Советское воспитание, как, впрочем, и передовое дореволюционное просвещение, было позитивистским, внушавшим безусловную веру в прогресс, в то, что сегодняшний день обязательно лучше вчерашнего, а завтрашний будет лучше, чем сегодняшний. Для воспитания активного преобразователя жизни установка неплохая, а вот как быть с сохранением достигнутого предшественниками? И кто будет решать, что отжило, а что можно взять с собой в будущее? Но в ту пору о подобных «заморочках» я как-то не задумывался.

Позитивистская иллюзия стала рассеиваться у меня в конце 80-х, благодаря «перестройке» и «ускорению». Я вдруг обнаружил: то новое, что навязывается взамен «обветшавшим, застойным формам», совсем не лучше, а часто хуже прежнего жизнеустройства. Будучи редактором газеты «Московский литератор», я близко наблюдал Ельцина и его команду, вломившихся в московскую власть. К своему удивлению, я обнаружил, что как руководители они оказались гораздо слабее своих предшественников. Примерно то же самое стало происходить и в нашей писательской среде. Прежде говорили, что у нас засилье так называемых «литературных генералов», «брежневских любимчиков». Но пришли новые люди и оказались как писатели гораздо бледнее, а как организаторы — просто ничтожны. Именно с них началась деградация литературного процесса, закончившаяся ныне крахом. Под мантры о ветрах обновления начался самый настоящий регресс.

Люди горбачевского призыва начали все ломать и менять не потому, что у них был план преобразования страны, а потому, что они, как и я, были воспитаны в ложном убеждении, что новое лучше старого лишь потому, что оно новое. Эффектность была важнее эффективности. Я не идеализирую советских руководителей, они с опаской воспринимали новизну, но это было осложнение от прививки революционного погрома под лозунгом «до основанья, а затем…». Те, кто жаждал «до основанья», были уничтожены, а уцелевшим досталось «а затем». Я тоже формировался в эпоху «а затем».

Консерватором я стал, осознав, что новизна бывает обогащающей и обедняющей. Новизна нужна только тогда, когда она что-то добавляет к сделанному в прошлом, в противном случае она разрушительна, ведь сделать хуже, чем было, тоже новизна. Но кому она такая нужна? Взять тот же комсомол. Были у него недостатки? Множество, об этом моя повесть «ЧП районного масштаба». А сейчас у нас вообще нет настоящей молодежной организации, да в сущности, и молодежной политики нет. Ново? Ново. Лучше стало? Хуже… Зачем отказались от того, что работало и давало результат?