Левиафан (СИ)

    Смешно осознавать, что с самого детства я мечтал найти одного человека. Уже тогда наблюдая за тем, как отец выхаживал больную мать, как он трепетно любил её, я хотел такой же любви. И понимал, что подобное получить очень сложно. Однако, когда аппа умер через два года после кончины омма, Тангир увидел и цену такой любви. Если уходит один, за ним последует и другой, сгорая от тоски и боли утраты. Потому что такие люди предназначены друг другу не простой жизнью. Их связывает небо.

    Продолжая крутить кольца на пальцах, я вспомнил Монику, и то, что проснулось во мне тогда в машине, прежде чем я должен был действительно умереть. Отчётливо услышал собственные слова, брошенные ей в лицо в таком гневе, что я совершенно отпустил контроль.

    Лишь услышав имя ублюдка, лишь осознав, что и она знает кто он, меня накрыла такая ярость, что захотелось реально разнести тачку о какой-то ближайший столб, чтобы убить то, что заскребло в груди и будто раздирало её.

    "Ярость и ревность... Но не моя... А чудовища, которое жило внутри, закованное в такие же серебряные цепи, похожие на мой кнут..." - с этими мыслями, я схватил сотовый, который оставил Хён и разблокировал его.

    Аппарат был пуст и чист. В нём не было ничего, кроме десятка текстовых документов и звукозаписей со снимками. Как Лей достал это, я не знал, однако понимал - за то, чтобы отыскать и получить копии материалов ФБР, они отдали немаленькие деньги.

    Проведя по экрану опять, я запустил первую запись и приложил сотовый к уху.

    "- Как вас зовут и сколько вам лет, мисс?

    - Невена..." - прозвучал тихий и мягкий шепот с дрожью, который заставил замереть всем телом, - " Меня зовут Невена Мароди. Мне... Мне девятнадцать...

    - Как вы оказались в городе Эль Аюн в Марокко? Вы помните, как туда попали?

    - Да... Это было больше десяти лет назад. Меня украли и перевезли кораблями по морю. Я не помню всего отчётливо. Но знаю, что меня продали, сэр. Со мной было много девушек и женщин. Я не знала куда мы плывём, а та женщина сказала, что нас увозят в безопасное место. Как беженцев. Но... Нас привезли в ещё худший ад.

    - Что вы помните о том, где находились?

    - Что я помню?"

        Она сказала это издав смешок, сквозь слёзы, а я словно себя в этом узнал, будто это был мой собственный ответ на вопрос о моей боли, а не её.

    "- Я помню многое, сэр. Помню каменные стены, на которых висели дорогие гобелены и ковры на каждой поверхности. Кубки и приборы из чистого золота. Красивых танцовщиц, скрывающих свои синяки и порезы пудрой и косметикой. Помню запах кальянов, сперва пьянящий, но после нескольких часов пребывания в таком помещении становилось тошно и плохо. Помню, как мужчины ели и пили, а женщины замотанные в черные тряпки прислуживали им, не смея и рта раскрыть. Но это не было чем-то естественным, как в доме моей хозяйки, которая была старшей женой. Нет... Когда я выросла, увидела настоящий ад, сэр. Место, в котором меня насиловали, избивая и делая со мной всё, что хотели и как хотели..."

    От этого голоса, который был совершенно не похож на голос женщины, которую я знал, у меня по коже пробежал зуд, а волосы на голове встали дыбом сами по себе. Появилось желание выдернуть нахер все эти проводки и найти её. Убедиться, что псов этого ублюдка рядом с ней нет.

    Я зверел с каждым произнесенным ею словом так, что приборы за моей спиной пищали как бешеные, и это раздражало ещё больше. Пот проступал градом на теле, а в боку так закололо, что чуть не задохнулся от боли, но сжал зубы и продолжил слушать рассказ о том невообразимом ужасе, который пережила эта женщина. Пережила, выжила, и стала не менее сильной, чем я. 

    Еле дослушав запись допроса Моники, я открыл и другие файлы, в которых были и её фото в том возрасте, и описания места, из которого её выкрали опять. Невообразимо, но солдаты даже забрать на законных основаниях никого не могли. Эти люди действительно были куплены, как скот: без документов, без имён, без прошлого.

    Долго думал, что делать с тем, что узнал о ней, как и о том, как дальше закрывать глаза на то, насколько привязался к ней. Ведь не маленький же подросток и понимал, чем именно меня взяла эта женщина. Нет, не красивым выточенным лицом, не тем насколько она была похожа на меня, и даже не тем, что боль наша была словно зеркальным отражением друг друга.

    Меня добила Невена. Девочка, которая осипшим и севшим голосом, улыбалась сквозь слёзы, рассказывая как её насиловали, как заставляли и вынуждали, а потом приносили горы подарков на подносах, чтобы в следующий раз делать ей ещё больнее, издеваться ещё изощрённее, ломать и калечить, осыпая цацками. Вещи... Драгоценности и бабки взамен за боль, за унижение и за страх, который она испытывала.

    Я ненавидел баб, которых можно было купить за цацку. Это пустые материалистки, в душе которых есть только слово "деньги", достаток, а остальное чушь для сказочниц... Именно они не понимали цены настоящей боли, когда тебя продают, а покупают снова и снова за эти самые деньги и цацки.