Левитан

-- Он... в полном здравии? Он работает дома? Он не говорил, когда пожалует на занятия? Вы его любимый ученик и...

Вопросы задавал Перов таким тоном, что Левитан с тоской почувствовал, как Саврасова не любили в профессорской.

-- Я не знаю, -- вяло ответил Левитан, -- я не спрашивал. Да и неудобно мне у Алексея Кондратьевича спрашивать о том, что меня не касается.

Перов поймал летучий неприязненный взгляд ученика. Василий Григорьевич был обидчив. До сих пор он ценил Левитана и свое нерасположение к Саврасову не переносил на юношу. Но сейчас чувства этого саврасовокого любимца проявились столь открыто, что Перов не сладил с собой и на злой укоряющий взгляд молодого человека ответил таким же. Левитан вышел.

Перед концом занятий художник подошел к профессору Прянишникову. Тот сразу тяжело вздохнул и сказал:

-- Да, да, я видел, но только мельком. Первое впечатление неважное... Впрочем, иногда это и обманывает, надо привыкнуть к вещи, вглядеться в нее, тогда вдруг побеждает одно хорошее. Это мое личное мнение. Я не знаю, как другие думают. Я часто остаюсь особняком...

Левитан слушал. Все это было неправдой. Прянишников лгал, смотрел куда-то вдоль коридора, кому-то замахал рукой, обрадовался случаю и убежал. Левитан проходил мимо профессорской. Из нее выглянул Евграф Сорокин и спрятался.

Через неделю поздно вечером Левитан подошел к дому Грибкова. Оттуда доносилась музыка. Это Сергей Иванович развлекал своих мастеров и учеников. Художник вскарабкался к высокому окну и заглянул внутрь помещения. Алексей Кондратьевич сидел в глубоком кресле рядом с Грибковым и наблюдал за танцующими. Саврасов был весь внимание, весел, светел и радостен. Грибков косил на него лукавый, умный свой глаз, и по лицу устроителя танцев скользило полное удовлетворение: он доставил хорошие минуты не только своим иконописным помощникам, а и почетному, дорогому, несчастному гостю, удачно проходившему искус вытрезвления.

Левитан протискался к учителю. Саврасов, бегло окинув подходившего взглядом, равнодушно сказал:

-- Картину "Сжатое поле" не признали достойной медали...

-- Откуда вы знаете? -- удивленно вырвалось у Левитана.

-- Не трудно догадаться, -- угрюмо проворчал Алексей Кондратьевич. --Саврасова хотят заставить подать в отставку...

-- А Саврасов сам ни за что не подаст, -- хмуро и резко выпалил Грибков. -- История старая: всегда и повсюду выживали из всех учреждений казенной России людей выдающихся. У них горб, мундир на них надет неправильно, пуговица пришита не на том месте...

-- Одну картину не признали, другую будете писать? -- недружелюбно спросил юношу Саврасов, -- чин классного художника нужен? Без чинов в России не проживешь?

Левитан вспыхнул, гордо посмотрел на учителя и ответил:

-- Нет, вы не угадали, Алексей Кондратьевич. Если бы меня даже имели право заставить это сделать, им бы не удалось.

Алексей Кондратьевич заулыбался, усадил Левитана рядом с собой, вынул из кармана горсть орехов и пересыпал их в карман ученика. Казалось, мир и согласие охватили встревоженную было душу Саврасова. Левитан заметил, что зато Грибков находился далеко не в прежнем беззаботном расположении духа. Часов в одиннадцать ужинали в столовой. Грибков наклонился к уху Левитана и шепнул:

-- Никогда, молодой человек, не приходите дурным вестником на праздник. Вы очень взволновали Алексея Кондратьевича.

Левитан низко наклонил голову к тарелке. Он неуклюже резал на ней телятину, нож соскочил, и по чистой, добротной, белее сахара льняной скатерти с мелкими розанчиками широко расплескался рыжий соус.

-- Подливка у нас к телятине злая, -- сказал Грибков со смехом, -- а еще злее прачка Федосья. Федосья за свой долгий век на практике удачно испробовала много домашних средств против всяких пятен на белье. В прошлую пасху разговелись, пошли в кабинет курить, все оставили как было. А у меня есть кот, зовем -- отец Питирим. Очень на одного знакомого архиерея походит. Кот на пасхальный стол вскочил и набезобразничал. Вся скатерть стала разноцветная. Федосья шутя справилась. Принесла не скатерть, а пелену снежную.

Сергей Иванович несколько раз добродушно с Левитаном чокнулся --словом, ужин продолжался без всякой заминки. Алексей Кондратьевич захотел видеть отца Питирима, и шустрая девушка принесла огромное, белое, с длинной шерстью, точно у полярной лайки, ленивое, зевающее существо. Саврасов взял его на колени. Отец Питирим ткнулся мордочкой в серую жилетку Алексея Кондратьевича, свернулся пушистой, густой муфтой и начал мурлыкать. Почему-то это так умилило Саврасова, что на глазах у него появились слезы, и он судорожно погладил кота.

-- Отец Питирим, -- крикнул Грибков, -- сделай головкой, ну, сделай головкой.

Кот поднялся, разумно посмотрел на хозяина и стал обеими своими пышными щеками тереться о жилетку Саврасова.