Левитан

— Ваше величество, я считаю эти картины вполне законченными.

Художник пошел на неслыханную по тем временам дерзость, но не изменил своим убеждениям.

ОСОБОЕ МНЕНИЕ

Критик В. В. Стасов всегда оказывался в центре споров. Его высокую колоритную фигуру можно было видеть в окружении художников, литераторов или музыкантов.

Обычно он приходил на выставки передвижников задолго до их открытия и любил присутствовать, когда открывались большие ящики, присланные из Москвы, и оттуда вынимались картины.

Он первым отмечал новое, сильное, произведение демократического искусства, хвалил его тут же громогласно, а потом и в прессе. Обычно он, этот неутомимый защитник правды в искусстве, становился ярым пропагандистом всего талантливого, нового, прогрессивного.

И на сей раз Стасов пришел к передвижникам, когда стучали молотки, развешивались картины, а художники нервно отстаивали лучшее место для своих полотен.

Критик поглядывал с удовольствием на всю эту сутолоку и разговаривал с писателем Д. В. Григоровичем, большим любителем и признанным знатоком искусства.

Стасов порой бывал слишком прямолинеен в своих суждениях и редко соглашался с теми, кто придерживался противоположного мнения. И теперь он с большой убежденностью обрушился на пейзажную живопись.

— Травка, облачка, речоночка — подумаешь только, как все это важно, — говорил критик своим громким голосом. — А позволю спросить: к чему все это, какая в этом польза, кроме украшения господских хоромин?

С таким резким суждением не согласились многие художники, но возражали вяловато.

Григорович горячо отстаивал пейзажу право на жизнь, страстно возражал Стасову.

— Утверждайте что хотите, — не унимался критик, — а что касается меня, то я готов отдать дюжину прекрасных пейзажей за один посредственный жанр, в котором есть идейное содержание, ибо такое искусство имеет колоссальное воспитательное значение.

Не чая переубедить своего собеседника, Григорович отошел от него. Навстречу ему поднимался по лестнице Левитан. Он был неузнаваем: бледное лицо, впалые щеки. Тяжело дыша, опираясь на палку, художник медленно переступал по ступеням.

Григорович шумно его приветствовал, они обнялись. Отдышавшись, Левитан сказал шутливо:

— А старик все по-старому громы и молнии мечет по нашему адресу.

И он прошел в залы, где развешивались картины.

Нельзя сказать, чтобы Стасов неприязненно относился к творчеству Левитана. Иные картины пейзажиста даже удостаивались ласкового слова критика. Иногда ему казалось, что художник топчется на месте. Он придерживался того мнения, что пейзаж не должен быть самостоятельным жанром. Его назначение лишь служить фоном для картин, изображающих жизнь человека.

Эту мысль Стасов высказывал частенько, но особенно ясно она выразилась в его статье «Искусство XIX века». Он утверждал:

«Мне кажется, чем дальше и дольше будет идти искусство, тем самостоятельнее, полнее и многообъемлюще будет выходить из-под кисти художников портрет человека, зато тем менее самостоятелен будет становиться портрет природы и тем менее будут вкладывать в него художники и зрители своих фантазий, выдумок и произвольных мечтаний. По моему убеждению, пейзаж должен, рано или поздно, воротиться к первоначальной и истинной роли своей, — являться только сценой человеческой жизни, постоянной спутницей, приязненной или враждебной, его существования. Пейзаж должен перестать быть отдельной самостоятельной картиной».

Это было заблуждением.

Но Стасов так и не изменил неверного особого мнения. А пейзажистам приходилось отстаивать свое искусство без могучей поддержки критика.

«ЗА» И «ПРОТИВ»

Сергей Павлович Дягилев умел себе подчинять. Это был человек разносторонних знаний и способностей. Он понимал искусство, знал музыку и театр. Изысканная внешность, темные волосы с яркой седой полосой. В споре бывал деспотичен и неумолим. Он мог быть обаятелен, но мог поступать диктаторски, заносчиво и высокомерно.

Дягилев уже собрал выставку русских и финляндских художников, готовился к международной. Он стал редактором нового журнала «Мир искусства», вокруг которого объединялся кружок художников под новыми девизами.

Основной символ веры Дягилева был отнюдь не нов. Он осуждал тенденцию в искусстве, клеймил передвижников, считая, что они отходят от красоты, и требовал безграничной свободы художника.

Свои туманные взгляды на искусство он изложил в статье, которой открывался первый номер журнала «Мир искусства», вышедший в 1899 году. Другие организаторы журнала и выставок, Д. Философов, А. Бенуа, С. Волконский, вторили своему руководителю, высказывали идеалистические взгляды на роль искусства, уводя его с общественной арены.

Но теории теориями, а к новому кружку льнули молодые силы, которые искали чего-то нового. Шли художники, порой далекие от взглядов теоретиков «Мира искусства».