Леворукие книготорговцы Лондона

– В Лондоне два. Большой на Чаринг-Кросс-роуд, для новых книг, и второй, маленький, в Мейфэре, для коллекционеров, – сообщила Грин, открывая дверь и первой выходя на парковку. Там она внимательно огляделась и только потом сделала девушке знак. – Осторожно, ступеньки.

Глава 4

Чудесный видела я сон,

И, пробудившись, помню,

Как книжных тварей пестрый сонм

Не мог покинуть полки.

Пансион миссис Лондон и впрямь оказался куда лучше любого жилья, которое могла позволить себе Сьюзен. Четырехэтажный викторианский особняк на Милнер-сквер был чистым, содержался безукоризненно, все, чему положено было работать, работало. Сьюзен даже предложили комнату на выбор, и она выбрала верхнюю, под самой крышей. Комната, хотя Сьюзен никогда и никому не призналась бы в этом, оказалась даже больше ее спаленки в старинном и довольно ветхом коттедже матери. К тому же чище, аккуратнее, плюс с мебелью. Даже кровать и та была удобнее, чем дома.

Однако при всем том за комнату платил Особый отдел, а это значило, что за жиличкой не только будут следить – у Сьюзен было свое, весьма предубежденное отношение к тому, что инспектор Грин называла «присматривать», – но и отчитываться полиции о каждом ее шаге. Девушке становилось не по себе при одной мысли об этом, и она сразу дала себе зарок: съехать отсюда, как только найдет работу и получит первую зарплату. Вне всякого сомнения, сама себе она снимет что-нибудь намного хуже этого, но зато будет хозяйкой в своем доме.

Сьюзен приготовилась к тому, что за каждым ее входом и выходом станут следить и якобы равнодушная миссис Лондон, и ее постояльцы. Она ждала активных расспросов за завтраком, ждала, что какому-нибудь симпатичному молодому человеку (или девушке) приспичит пригласить ее на прогулку по городу, во время которой он (или она) станет выспрашивать подробности ее биографии. Но к ее удивлению, другие постояльцы, а их было всего трое, две женщины и один мужчина, оказались значительно старше ее самой и явно заботились скорее о том, чтобы сохранить тайну своей частной жизни, а не о том, как залезть в чужую. За завтраком хозяйка представила Сьюзен соседям, которые назвались явно вымышленными именами, после чего девушка оказалась предоставлена сама себе.

Конечно, она не исключала, что слежка ведется с помощью технических средств, и потому тщательно исследовала в своей комнате выключатели и пару подозрительных бугорков на стенах на предмет микрофонов. Однако бугорки, как и выключатели, оказались абсолютно невинными, а если бы даже не оказались, что она могла поделать? Постояльцам разрешалось пользоваться телефоном – аппарат стоял внизу, возле входной двери, – и уж в нем-то наверняка были жучки, но Сьюзен пока не звонила никому, кроме матери, а разговор с ней вряд ли представлял большой интерес для полиции.

Жассмин – вторая «с» появилась в имени матери всего пару лет назад, после краткого романа с одним нумерологом – нисколько не заинтересовало известие о безвременной кончине «дядюшки» Фрэнка. Правда, Сьюзен ни словом не обмолвилась ей ни о Мерлине, ни об огромной вше, ни о Древнем мире. Впрочем, все остальное, что дочь имела сказать матери при первом телефонном разговоре, также не тронуло Жассмин. Судя по всему, та опять пребывала в одном из своих сомнамбулических состояний: психологи объясняли их экспериментами с ЛСД в шестидесятых, когда она была тесно связана со многими известными персонажами тогдашней музыкальной сцены. Правда, придя в себя, Жассмин неизменно утверждала, что дело вовсе не в кислоте, которую она «употребляла очень умеренно», хотя и водила компанию с теми, кто без наркотиков жить не мог. Сьюзен не знала, верить ей или нет, но не особенно волновалась, давно привыкнув, что любые слова матери лучше делить на восемь.

– Пансион – это хорошо, – рассеянно отозвалась Жассмин. – Пришли мне открытку. С Трафальгарской площадью или другим симпатичным местом.

– Ладно, мам, – ответила Сьюзен.

Она не знала, почему ее мать так прикипела к этому месту, но раз в год, обычно в день рождения Сьюзен, они с матерью наведывались в Лондон и обязательно шли к колонне Нельсона. Там Жассмин пару минут сидела у бронзового льва работы сэра Эдвина Ландсира, а потом вела дочку в первое попавшееся кафе и заказывала пирожные.