Он к смерти был близок, от страха далек.
Пытавшим — под каждою пыткою новой —
на все их вопросы твердил он сурово:
«Я — Левский! Ведите!» — но прочих имен
не выдал в застенке мучителям он.
Тиран не сломил его духа, и он
на лютую казнь был к утру осужден.
Одно у царей ненавистных желанье:
убить непокорную гордость сознанья,
и голос, и мысли движенье вперед,
и вечную истину, что не умрет, —
и каждый из них изобрел по секире,
Чтоб уничтожать все бессмертное в мире:
скала — Прометею над бездной морской,
Сократу — отрава со злой клеветой,
и цепь для Колумба, и пламя для Гуса,
и крест и терновый венец для Исуса.
И мучеников озаряло потом
Величье прекрасным и вечным венцом.
Был Левский повешен.
О, слава герою!
Мы видели, виселица, под тобою
вверху, у прямых перекладин твоих,
качающихся столько жертв дорогих.
И видели мы, как тиран веселится
и как над повешенными он глумится...
Жестокая виселица! На тебе
есть отсвет геройства, рожденный в борьбе.
Приспешники рабства, свирепых законов,
насильники, и палачи, и шпионы
пускай умирают в постелях своих
спокойно... Клеймо преступленья на них!
Нет, виселица, не была ты позорной
для Левского! Встала вершиною горной
свобода пред ним. И — пряма и светла —
дорога в бессмертье героя вела.