Левый берег Стикса

Вокруг него, словно полураздавленные насекомые, копошились люди, пытавшиеся подняться на ноги. Но, подняться на ноги, было суждено, увы, не всем. Свинец прошелся по залу плотной стеной. В воздухе висел едкий пороховой дым, заглушавший своей вонью запах пролитой крови. За спиной Кости, навзрыд, заплакала женщина.

Он сделал несколько шагов вперед и едва не наступил на лежавшего навзничь Глобу. Очередь угодила ему в грудь и в живот. Он еще дышал, но с присвистом — на губах вскипали кровавые пузыри. Костя присел рядом, но в этот момент Глоба затих, вытянулся, запрокидывая голову, и кровь его хлынула из приоткрытого рта на паркет густой темной струёй. Спрашивать было не с кого. Любитель заграничных вояжей свои земные путешествия закончил.

— После сытного обеда, предательства и минутного ужаса, — подумал Краснов отстраненно.

Чувства человеческой жалости к убитому не возникло, и это не казалось странным. А вот к утерянной информации…

Чуть дальше, у стены лежал человек со смешной фамилией Катенькин. Ему повезло больше — он был жив, но без сознания. Одна пуля прошла через предплечье, вторая прошила икру правой ноги, скорее всего, раздробив кость. Но он был жив и Костя мысленно этому порадовался, сожалея, что плохо думал о парне.

В шаге от Катенькина, привалившись спиной к стене, сидел официант, раненый в живот. Он смотрел перед собой широко открытыми от боли глазами и шумно дышал. У входа, опустив оружие к земле, над телами двух киллеров, стояли Турок и Худощавый, оба раненые, но еще не чувствующие этого в горячке боя. Костя подошел еще ближе и посмотрел на стрелявших.

Один из них, высокий худощавый мужчина лет сорока, убитый выстрелом в горло, был одет в такой же комбинезон, как и тот весельчак, что остался лежать в туалете. Второй был, чуть моложе возрастом, тоже коротко, по-военному, стриженый, в обычной гражданской одежде. Он так и не выпустил из рук «Калашников» и, лежа на спине, напоминал солдата, стоящего в почетном карауле. На серой ветровке, застегнутой под горло, были видны три отверстия от попавших в грудь пуль.

— Надо уходить, — прошепелявил сзади Франц. — Я останусь. А тебе надо ехать. Дай паспорт.

Костя посмотрел на Франца с недоумением.

— Дай паспорт, — повторил тот. — Так надо.

— Хорошо.

Фон Бильдхоффен обвел взглядом побоище, царившее в зале. Раненых, насмерть перепуганных, убитых и повернувшись к Косте, сказал:

— Дитер ошибся. Вы, русские, совершенно сумасшедшие. Дикари с автоматами. Ему надо было не помогать тебе. Или помогать, но не так.

Краснов молчал. Франц сплюнул кровью и посмотрел Косте в глаза.

— Быстро уезжай. Ничему не удивляйся. Все, что надо, тебе расскажут. Удачи. Камен, — сказал он, обращаясь к Турку, и очень быстро заговорил по-немецки.

Тот кивал головой, зажав рукой полуоторванное пулей ухо.

Через две минуты «Мерседес», за рулем которого сидел Худощавый, стремительно уходил в сторону от центра Берлина, увозя Краснова в неизвестность, подальше от приближающихся полицейских сирен.

Один из переделанных нашими отечественными шутниками от бизнеса законов Мерфи гласит: «Если дела идут плохо — не печалься. Они пойдут ещё хуже». На самом деле, вариаций может быть бесконечное множество и желание шутить на эту тему пройдет не скоро.

В стране победившего абсурда, где законы могут меняться раз в месяц, а обещание правительства однозначно означает, что вскоре произойдет нечто совершенно противоположное, гениальный Мерфи своих законов не издал бы. Не потому, что не смог создать — конечно, смог бы. Просто писал бы их каждый день, а потом переделывал, в соответствии с изменениями. И так — бесконечное число раз.

Гельфер, не терявший чувство юмора даже в периоды временных сложностей в работе, которые грозили стать постоянными, изрек свою версию закона Мерфи, как раз перед выборами.

— Знаешь, Костик, — сказал он, потягиваясь в кресле — дело шло к полуночи, и спать хотелось ужасно. — Если дела идут хорошо, можешь не сомневаться, скоро они пойдут плохо.

И, действительно, у него были все основания так говорить. Давление на банк, последние несколько месяцев, ощущалось достаточно сильно. Неприятности были и у Тоцкого, и в кредитном управлении, и у отцов-учредителей. Вольница, похоже, заканчивалась. Родина призывала своих героев поделиться.

Если проблемы Андрея, с его «черным» бизнесом и постоянной игрой в «кошки-мышки» с силовиками и бандитами, были, в общем-то, ожидаемы и объяснимы, то проблемы кредитного управления навалились, как снежный ком. Проблему видели и до того, но даже самые худшие прогнозы оказались оптимистическими. Невозврат кредитов был настолько прибыльным бизнесом, что играть в эту игру, ставшую, воистину, народной, принялись правоохранители, бандиты и обычные бизнесмены.