Левый фланг

— Вас, наверное, интересует, сколько вы еще провоюете в Югославии? — неожиданно спросил Толбухин и грузно поднялся из-за стола, подошел к карте. — Думаю, что недолго. Теперь югославы сами могут справиться с группой армий «Эф». Между прочим, любопытно, что немцы, перебрав за войну почти весь алфавит, оставили нам под конец одну из самых последних букв. Хотя мы с вами и на крайнем левом фланге всего стратегического фронта, однако только одной «Эф» нам определенно мало. Будем подвигаться поближе к Будапешту, за которым Вена, а там и Берлинский меридиан. Но пока что померяемся силенками с противником вот тут, за Дунаем, — он размашисто обвел указкой весь район юго-западнее венгерской столицы. — Вашему корпусу тоже, конечно, найдется работенка. Когда, где и что — еще сам не знаю точно. Но могу сказать, что скоро, скоро.

Шкодунович утвердительно качнул своей красивой головой.

— Да, чуть не забыл. У меня же есть к вам одно весьма тонкое дельце.

— Слушаю вас, — и комкор снова чутко насторожился (приберег все-таки что-то неприятное).

— Вот, почитайте.

Это было письмо капитана Лебедева, адресованное лично маршалу Толбухину. Не рапорт, не докладная записка, которая вряд ли могли так просто добраться по служебной лестнице до командующего фронтом, а именно личное письмо. У Лебедева нашлась верная зацепка: он был земляком Толбухина, тоже из ярославского пригородного села, — потому-то письмо без всяких задержек и было передано по назначению.

Капитан Лебедев просил разрешения на брак с югославской гражданкой Недой Симич из города Ягодины.

— Ну, что скажете, Николай Николаевич?

— Я затрудняюсь. Случай из ряда вон выходящий.

— Вот так. Вот и с такими просьбами обращаются ко мне. Думают, что командующий фронтом все может. Парень-то он стоящий?

— Боевой, заслуженный. Начарт полка. Кстати, друг того самого Дубровина, комбата, которому недавно присвоено звание Героя.

— Вот ведь дело-то какое. А что я могу ответить?

— Кончится война, тогда…

— Легкий ответ, Николай Николаевич! Не такого ответа ждет от меня мой земляк. Влюбился бы он в русскую девушку — дело другое: своих я не одну пару  о б в е н ч а л. А тут моя власть кончается, тут дипломатический вопрос. Но любовь, знаете ли, не считается с дипломатией.

Шкодунович, старательно пряча улыбку в короткие усы, мельком поглядывал на Толбухина, все больше проникаясь к нему сердечным уважением.

— Давайте сделаем вот так: когда дивизия Бойченко будет перебрасываться в Венгрию, откомандируйте капитана Лебедева в распоряжение югославского командования в качестве инструктора-артиллериста. Он знающий артиллерист?

— Толковый.

— Ну и пусть пока остается в Югославии. Думаю, что так он скорее получит  б л а г о с л о в е н и е  сразу с двух сторон — и с нашей, и с югославской. Ну, здорово придумано? — хитро прищурился Толбухин и, довольный своим планом, громко, молодо рассмеялся.

Шкодунович никогда не видел его в таком настроении хотя и знал, что в нем завидно уживаются, казалось бы, исключающие друг друга черты характера — врожденное крестьянское добродушие и благоприобретенная в строю твердость воли.

Позвонил начальник оперативного управления штаба. Он сообщил, что дивизия Бойченко полностью выбила немцев из Трговиште.

— Поздравляю вас, Николай Николаевич! — сказал Толбухин, с удовольствием потирая ладони, словно речь шла о какой-то чрезвычайно важной победе всего корпуса. — Теперь я за левый фланг спокоен. Займусь правым.

Шкодунович встал.

— Разрешите идти?

— Напрасно оторвал я вас от дела. Мнительный стал под старость лет. Не забудьте наш договор насчет капитана Лебедева.

— Будет исполнено.

— Вот так. И ободрите парня. Мы, люди в годах, живем одними воспоминаниями, а молодежь — она питается надеждами. Вот так… А знаете, Николай Николаевич, не плохо бы, совсем неплохо, освободить перед уходом из Сербии этот ее старинный городок.

— Кралево?

— Да, Кралево.

— Постараемся.

Шкодунович пожал мягкую, но сильную руку Толбухина, привычно круто повернулся, пошел к выходу.

— И насчет Ясско-Кишиневской операции тоже подумайте, — сказал вдогонку маршал.

Комкор приостановился у двери.

— Я тут все подбивал Сергея Семеновича. Надо бы написать. Не ради славы, ради правды. Романы и без нас с вами напишут, а военную историю не хотелось бы доверять тыловым писцам.

— Если генерал-полковник Бирюзов возьмет в соавторы, я не против.

— В таком деле кто начинает, тот и главный! — погрозился на прощание Толбухин.