Наступила продолжительная пауза. Было слышно, как Строев зашелестел своей картой, разворачивая ее на всю г а р м о ш к у, а комдив, как видно, ждал, что дальше скажет ученый тактик.
— Видите, кратчайшее направление на Будапешт, проходя севернее нас, напрямую срезает дунайскую излучину, — заговорил, наконец, Строев. — Но, замыкая будапештскую луку Дуная, противник может выйти в тыл и всему нашему выступу западнее венгерской столицы.
— Ой-ли! Куда хватил, Иван Григорьевич!
— Такова конфигурация фронта.
— Конфигурация, конфигурация… Положим, Толбухин не допустит до этого.
— Верно. Но северный вариант контрудара весьма заманчивый. На юге кольцо пошире. Бить на Будапешт через Секешфехервар значительно труднее.
— Таким образом, ты исключаешь южный вариант?
— На войне ничего исключать нельзя. Немцы могут ударить и с юга, от Балатона. Для нас с вами и так нехорошо, и эдак плохо.
Они опять немного помолчали. Зарицкий хотел уже войти к ним, доложить обстановку на передовой.
— Как у нас с разведкой? — спросил комдив Строева.
— На завтра готовится группа для ночного поиска.
— Лично проследи, Иван Григорьевич. Я з ы к нужен, вот как, до зарезу. А этот наш Д а н т е с может променять на бабу какое угодно дело. Связался с переводчицей и витает в облаках. Надо будет опустить его на землю. Где он сейчас? Наверное, дрыхнет в мадьярских пуховиках.
— Напрасно вы, Василий Яковлевич. Начальник штаба послал его в бондаревский полк готовить ночной поиск. Майор Зарицкий отлично знает службу и несет ее исправно.
— Ишь ты! Здорово вы защищаете друг друга.
— Вряд ли уместны ваши намеки, Василий Яковлевич, — сухо отозвался полковник Строев.
— Ну-ну, нельзя и пошутить…
Зарицкий вскипел в соседней комнате. Он с силой оттолкнулся от плюшевых подлокотников резного кресла на колесиках, — тронувшись с места, оно ударилось о стол, отчего проснулся Головной, — и сердитой ходкой поступью направился к начальству.
— Разрешите?
— Вот, легок на помине, — сказал комдив, заметно смутившись. — Проходи, проходи. Что там слышно?
— Товарищ генерал, противник ничем себя не проявляет… — начал было докладывать он, дерзко, в упор глядя на Бойченко цыганскими глазами.
— Ишь ты! — перебил его комдив. — А мы тут сидим, гадаем, почему такая тишина на переднем крае.
Начальник разведки терпеливо выждал, что еще скажет командир дивизии, и, как ни в чем не бывало, подробно доложил, что сделано для захвата одного или двух контрольных пленных.
— Как вы считаете, майор, немцы к утру не сменят венгров? — поинтересовался будто между прочим генерал.
— Думаю, что нет. Против нас по-прежнему обороняются с к р е щ е н н ы е с т р е л ы. Я слышал мадьярскую речь всего час назад.
— А чем эти с к р е щ е н н ы е с т р е л ы лучше эсэсовских с к р е щ е н н ы х к о с т о ч е к? — заметил Строев.
— Против нас немцы наступать не будут, — уверенно сказал Зарицкий. — В таком лесу с танками не развернешься. Другое дело — на севере. Но там наша гвардия.
Строев и Бойченко переглянулись.
— Хорошо, идите отдыхать, — сказал комдив.
Вера открыла дверь, как только Зарицкий негромко постучал в окно. Домашним теплом повеяло от нее: она стояла перед ним в одной рубашке, с льняными прядями волос на худеньких плечах.
— Опять не спишь? — Он обнял ее и тут же отстранился: простудится еще. — Ни к чему эти дежурства в твоем положении.
— Ты лучше расскажи, какое положение на фронте.
— Утром, утром. Рассказывать-то и нечего: оборона как оборона. Сама знаешь.
— Есть хочешь?
— Не буду, не буду. Сыт. Комдив угостил генеральским ужином.
— Он так не отпустит, правда.
— Он нашего брата, разведчика, любит, — Зарицкий усмехнулся, но Вера не обратила внимания на его усмешку.