Лежачий полицейский

Выпили. И мне предложили, но в этот момент невероятным счастьем мне казалась только чашка горячего кофе. Хотя за Ковригу стало приятно, не зря, выходит, помер. Здесь очень серьезно относятся к похоронам и всему, что с ними связано. Похороны – первейшая новость, и каждый имеет законное право навестить семью усопшего, чтоб откушать и помянуть. Как выяснилось, почти все, даже малые дети в злополучный момент очутились совсем в другом районе.

Сосед снова горько заплакал. Наверное, по Ковриге.

– Меня мама не любит, – зачем-то разоткровенничалась я из солидарности.

– Такого не бывает. Вот моя – до сих пор проверяет, надел ли я теплое белье. – Сосед задрал штанину, демонстрируя голубые потертые кальсоны.

– Повезло, – такое рвение явно нуждалось в поддержке.

Моя тоже всегда присматривала за моей одеждой, ну и что с того? Когда все было нормально, я ни разу не задумывалась, любит она меня или нет. Я просто в ее любви не сомневалась.

– Я ей не нужна. Она меня бросила.

– Ни хрена себе компот. В младенчестве, что ли?

– Да нет. Недавно.

Откинув голову с риском для хрустнувшего позвоночника, собеседник окинул меня придирчивым взором завзятого специалиста по брошенным неблагодарным дочкам. Я не привыкла, чтоб на меня так презрительно смотрели. Чую, лекцию сейчас зарядит про взрослых баб, на которых пахать да перепахивать.

– Не ной. Тебе лет сколько? Хотя, я думаю… – Он снова отхлебнул пива, отполировав напиток глотком водки.

Что именно он думает, выяснить так и не удалось. Вокруг все разом загалдели.

Какой-то шустрый нафраченный чиновник заглянул сообщить мнение властей о случившемся. Пособолезновал, пообещал и, извернувшись, сумел выскользнуть живым из крепких объятий озверевшего погорельца.

– Суки! Чтоб у вас зенки поразорвало! Я сколько раз говорил, что колонки газовые, на хрен, говенные! Что газ вырубать, на хрен, за неуплату нельзя! Говорил? Говорил! Поди сюда, на хрен, падла в галстуке, бля. Жопа ты с глазами!

Сохраняя доброжелательное лицо, как с плаката «государство – друг человека», чиновник юркнул за спины охраны и оттуда издавал звуки, мало напоминающие человеческую речь. При всем том явно запоминая лица самых активных бунтовщиков.

Потом все разом выдохлись, и возникла резкая бездонная пауза. В которую тут же вклинился осипший писк:

– Мы готовы войти в ваше положение и при наличии свободных ресурсов обеспечить пострадавших временным жильем.

– Ага, в бараки по деревням навечно заселите! Бля буду! За голосами нашими приволокся, гнида продажная.

– Держите меня четверо! Урою падлу!

– Гитлера на вас нет!

– Мы субсидируем похороны и скоро назначим компенсацию семьям погибших!

– Какая сука за Гитлера говорила? У меня оба деда в войне погибли!

– Бензопилу хоть верни! Куда я без нее?

– А у меня телевизор новый, бля!

– Твой дед до сих пор небо коптит!

– А я все потерял!

– И что у тебя было? Поллитра недопитая?

– Не твое собачье дело. Я, может, на мотоцикл копил!

– Мой дед герой, не то что твой – полицай ссученный.

– Так твоя квартира целехонька, бля. Сходи, бля, забери, бля. И езди на нем, на хрен! Ездюк хренов!

Зычный гогот перекрыл вопли несостоявшегося байкера. Который с невероятно круглыми глазами доказывал недоверчивому обществу свою правоту. Обильно орошая округу брызгами слюны.

Выглядывая из-под локтя охраны, митингующий обещалкин оглядывался, как голодный хорек из норы.

Мне сказочно повезло. Когда стали выдавливать власть из кафе, на улицу вынесло и меня. Целую и неповрежденную. Почти здоровую. Это если не учитывать температуру, но государство к ней не имело прямого отношения.

Возвращаясь в мрачный неуютный дом, я подумала, что неплохо бы озадачиться приобретением нового пуховика, но потом почему-то эта затея показалась мне незначительной. Мысли витали где-то в районе жаркого солнечного лета. Думалось о снастях для рыбалки, о красивом холме, поросшем елками, под которыми гуртом теснились белые грибы.

– У меня бред. Надо выпить аспирина. Где у нас аспирин? Нету. Что же выпить? Ножку у стула, что ли, погрызть? Раз никаких лекарств нет…

Вот интересно, а будет ли мама мной гордиться, когда случайно узнает, что ее дочь стала знаменитым художником? Хихикнула. Сколько уверенности в себе от нескольких проданных картин.

Днем температура поднялась еще выше. Правда, градусника под рукой не оказалось, но, судя по острой ломоте в суставах, больше тридцати восьми. Надсадный кашель мешал спать. Лекарств не было. Хотелось горячего чаю. Что же такого сожрать, чтоб легче стало? Залезла под одеяло. А там как в сугробе.

– Я ежик. Я упал в реку. Я сейчас утону. – Надо же, раньше мне этот мультик вовсе не нравился.

Соседка пыталась вызвонить меня, но дойти до нее оказалось невозможно. В бреду мне чудилось, что я встаю и открываю эту проклятую дверь. Раза три. Но в действительности я всегда оказывалась на месте.