Лежу на полу, вся в крови

Он помахал мне рукой. Я встала. Спустилась по лестнице и в нерешительности остановилась на нижней ступеньке. Я вдруг вспомнила, что не переодевалась со вчерашнего вечера. Ярко-зеленые треники в карман не спрячешь, хорошо еще, что я успела снять подтяжки.

— Привет, — сказал он, переводя дух.

Его щеки были красными от напряжения, а глаза сияли ледяной голубизной. У него были такие светлые ресницы, что их почти не было видно.

— Привет… Джастин, — ответила я и подошла к дороге. Меня снова поразило то, какой он длинный.

— Вообще-то, я не Джастин, — сказал он, и мои щеки мгновенно покрылись румянцем, став того же цвета, что и его. Я ждала продолжения, но его не последовало. Мы так и стояли, молча глядя друг на друга, и лишь его дыхание нарушало тишину. Ну, если, конечно, не считать всего остального, вроде шума проезжающих машин, птиц и моего колотящегося сердца.

— Ну как ты? — спросил он.

На нем были те же штаны, что и вчера: значит, не одна я не успела переодеться. Хоть что-то общее. Мне нравилось, что у нас есть что-то общее. И румянец ему к лицу.

— Да так, ничего.

— Как нога?

Я удивилась: «Нога? А что с ногой?» — в то время как он затянулся сигаретой, зажатой, как в гангстерских фильмах, между большим и указательным пальцами. И тут в памяти всплыло его лицо, склонившееся над моей ступней; я вспомнила, как это было приятно, и внутри разлилось тепло. Что в принципе, конечно, странно.

— Ах да, нога! Нормально, все хорошо, — ответила я и задрала ногу, как последняя дура, но тут же опустила. Он смотрел на меня, не отрываясь. Я улыбнулась.

— Ну а ты как? — спросила я.

— Хорошо. Убрался в доме. Не мог заснуть.

Он сделал еще одну затяжку, выпустив несколько колечек дыма.

— Что-то я не видел, как ты вчера ушла.

— Нет.

Он удивленно поднял брови.

— Что нет?

— Я… просто ушла, — сказала я.

— Да?

— Да.

— У вас в Стокгольме все так делают?

— Нет. Ну или не знаю, не думаю. Я… э-э…

Он исчез за изгородью, и мои «я…» и «э-э…» повисли в воздухе, как назойливые насекомые. Через просвет между кустами, где было меньше веток и листьев, я разглядела, как он тушит сигарету о подошву. Я пожалела, что у меня нет фотоаппарата. Тлеющий окурок, его белые кеды, рыжая челка — все это сквозь фильтр ярко-зеленой листвы. Он снова вынырнул из-за кустов и зашелся в кашле, спрятав лицо в сгибе локтя.

Мы продолжали стоять по разные стороны изгороди, дожидаясь, пока кашель уймется. Интересно, это у него от курения или от простуды? Прокашлявшись, он сказал:

— Мне надо съездить в пункт вторсырья.

— Окей…

Он кивнул на вишневый «вольво», на который я обратила внимание вчера вечером.

— Мама скоро приедет, она меня убьет, если увидит столько бутылок. Хочешь со мной?

Этот вопрос привел меня в замешательство.

— Прямо сейчас?

— Ну да.

Я пытливо посмотрела на него, отыскивая в его взгляде скрытую насмешку или какие-нибудь тайные намерения. Но напрасно. Ничего такого я не увидела. Правда, особой проницательностью я никогда не отличалась. Я пожала плечами.

— Ладно.

* * *

Водил он как профессиональный угонщик, и мне это нравилось. Мне сейчас нравилось все, что могло отвлечь от тягостных мыслей. Аляповатая Дева Мария, болтающаяся на зеркале заднего вида, тряслась при каждом рывке и резком торможении. Мы молчали. По радио передавали Blumchen «Heut’ ist mein tag»[12], и я уже заранее знала, что мотивчик привяжется надолго, но даже это меня не беспокоило.

Мы отлично работали в паре, он и я. Эффективно, как слаженная команда.

Я выбрасывала металл, он — картон.

Он пластмассу, я — стекло.

Я специально выбрала стекло. С грохотом швыряла бутылки в черное жерло. Слышала, как они разбиваются друг о дружку. Пролила пиво на повязку и мечтала об одном — чтобы тишина никогда не наступила. Мне хотелось быть среди грохота и звона, но бутылок оставалось все меньше — и вот разбилась последняя: моя работа окончена. Стало тихо.

— А твоя мама, вообще-то, не хочет провести с тобой время, пока ты здесь? — спросил он.

— Не думаю, — честно ответила я.

Он вопросительно поднял брови.

— Не знаю, в чем фишка, но какая-то ты на редкость честная. Это даже как-то освежает. Ты всегда такая?

— Нет, — ответила я со свойственной мне освежающей честностью, и он рассмеялся.

— Как-то не хочется домой, — продолжил Джастин. — Такая отличная погода.

— Хочешь покататься на байдарке? — предложил он и закашлялся прямо мне в лицо, забрызгав мою щеку слюной.

— Ой, прости.

Я подняла было ладонь, чтобы вытереться, но он меня опередил.

— Дай я, — он улыбнулся и вытер мне щеку рукавом своей куртки. Ткань была жесткой, а его запястье — теплым и мягким.

Несколько черных волосинок моей челки зацепились за кнопку на его рукаве, и он случайно выдернул их, но я промолчала, наблюдая, как они плавно следуют за рукой, словно изысканный шлейф.

Интересно, он всем так мило улыбается? Наверное. Но какая разница?

* * *