Лезвие и скальпель (СИ)

— Хирургом-травматологом, — тут же ответил он, на миг погрузившись мыслями в прошлую, чисто больничную, жизнь. Берестов последние три года не видел ничего и никого. Только бесконечные реки страшных травм и удушающую концентрацию боли. Антон работал хорошо. И порой дежурил несколько суток подряд. Не замечал проходящую мимо него жизнь, игнорировал собственный организм, который больше не мог подпитываться дрянным кофе и резиновыми сэндвичами, и изрядно потрепанную нервную систему. Однако замечал Яну, которая работала фельдшером на скорой и дружба с которой в один момент переросла в нечто большее. Однако это «большее» не выдержало стремлений Яны к большим деньгам, а не к бесконечной жизни в машине неотложки и редким совместным выходным с Антоном, вечными спутниками которого стали глубокие синяки под глазами. Яна не собиралась задерживаться в медицине надолго, и не скрывала этого. Всё чаще её раздражала эта вечная нервотрёпка, перекусы на бегу, вызовы в четыре утра на пьяных бомжей в канаве и бабулек с гипертонией. Всё чаще стала заикаться о том, что тухнет здесь, и как здорово было бы открыть своё дело и работать на себя любимую. В итоге она всё-таки променяла и работу, и Антона на «прибыльный и независимый бизнес» — ноготки и наращивание ресниц. Уход Яны стал последней каплей. Пресловутым пинком под зад. Да, он всё ещё скучал по операциям, по адреналину, по крикам «дефибриллятор!», «кислород!» и «срочно в операционную!». Да, он всё ещё не умел жить вне стерильных стен. Всё ещё не привык большую часть времени смотреть в лицо относительно здоровым людям, а не разглядывать очередные рваные раны и открытые переломы. Не привык. Не умел. Но очень хотел научиться.

— Ого, — лицо Ирины вытянулось от удивления, — и людей резали?

— Иногда даже сшивал обратно, — строго отвечал Берестов, найдя нужный бланк, — если хорошо себя вели.

Однако воцарившаяся тишина вынудила Антона поднять взгляд и посмотреть на растерявшуюся фигуристку поверх очков.

— Шутка, — пояснил он, наблюдая, как Колесникова вновь начала дышать, — мне приходилось сшивать всех. Даже тех, кого очень не хотелось… — уже гораздо тише пробурчал под нос. — Ирина, — вновь начал он, — вашей ноге необходим покой. Если бы вы пришли ко мне на прием как обычный человек, я прописал бы вам кучу лекарств, процедур и выдал больничный недели на две-три как минимум, — перечислял Антон, заполняя бланк рваным почерком, за крючками которого принялась гипнотизирующе следить Колесникова. Она не теряла надежду.

— Но я не обычный человек, — попыталась парировать она. — Видно, что вы ничего не знаете о спорте. Пока что.

Берестов отвлекся, бросив заинтересованный взгляд на Ирину. И она впервые за всё время их взаимодействия заметила в его глазах что-то живое. Похоже мало кто осмеливался в чем-то его упрекнуть.

— Вы не найдете среди нас здоровых людей, — продолжила она, несколько теряясь под пристальным взглядом. Антон смотрел так, будто наперед знал всё, что она скажет. И уже имел наготове ответы. — И…

— И это не значит, что вам стоит ещё больше усугублять ситуацию. Вы ведь даже не в сборной, а всего лишь в резерве, — прошелся по больной мозоли Антон, — так ради чего всё это? У вас нет ни медалей, ни призовых, ни… Ради чего там ещё вы усердно торопитесь к патологоанатому?

— Ради любви! — воскликнула Ирина, наклонившись ближе к Берестову. — Есть такое слово — «любовь». Я люблю то, чем занимаюсь. Я возрастная фигуристка. Мне двадцать четыре. Молоденькие девочки сейчас правят балом, а я… — Колесникова на мгновение осеклась, понимая, что слишком повысила голос, и осела обратно на стул, продолжая уже тише: — а для меня то, что я просто выхожу на лёд и участвую в чемпионате России — уже высшая награда. И пока я могу — я буду.

— Вот как… Могу и буду… — задумчиво повторил Антон и вновь принялся что-то писать. Несколько секунд Ирина сидела смирно, разглядывая то Берестова, неожиданно найдя его симпатичным, то его аккуратные длинные пальцы, которые мало ассоциировались с грубыми руками хирургов, то неразборчивые каракули, которые полностью соответствовали стереотипу об уродливом почерке врачей. Но затем резко решила сменить тактику.

— Мы можем… Пообедать или поужинать сегодня, — заискивающе начала она, облокотившись о стол Антона. Но тут же ощутила, как внутри что-то обвалилось. Тот даже не поднял на неё взгляд!

— Обед в обмен на справку? — предположил он, всё же позволив себе улыбку.

— Да! — оживилась Колесникова, подобно ребенку подпрыгнув на стуле от нетерпения. Через секунду заветная бумага была у неё в руках и она, торопливо поблагодарив врача, тут же бросилась к двери.

— Я зайду, как освобожусь, — смущенно улыбнулась она, ощущая странное возбуждение, то ли от радости, то ли от того, что Антон оказался сговорчивым и «своим» человеком.

— Надеюсь, это случится скоро, — неестественно очаровательно улыбнулся Берестов, пытаясь подыграть фигуристке. Он и без всяких «надежд» знал, что увидит её скоро. Даже слишком.

***