Лезвие сна

— Поначалу я считал, что так отношусь к ней только из-за того, что она вызвала меня в этот мир, — сказал Джон. — Я думал, что мои чувства объясняются волшебством, при помощи которого она открывает дверь между мирами. Казалось, я не могу относиться к ней по-другому. Потом я встретил Пэддиджека и узнал, что он тоже безраздельно предан Изабель, это только подтвердило мои предположения. Но затем Изабель вызвала множество других людей, и я понял, что ошибался. Некоторые любили ее, другие — нет, кому-то она была безразлична. Постепенно я стал понимать, что в моих чувствах повинно мое собственное сердце, а не чары Изабель. Но к тому времени было уже слишком поздно. Она больше не звала меня.

— А ты не мог сам к ней прийти? — спросила Козетта.

— Она прогнала меня, — повторил Джон.

— Но...

— Дело не в моей гордости, Козетта. Изабель больше не хочет меня. Она считает, что я не настоящий.

Джон замолчал, а Козетта не могла найти слов. Она пошевелила ступнями в новых ботинках, потом оторвала выбившуюся нитку с рукава свитера.

— А что тот человек, о котором тебе рассказывала Изабель, — наконец заговорила Козетта, — он и вправду выглядел точно как ты?

Джон грустно улыбнулся:

— По всей видимости. У него точно такой же внешний вид, но несколько зловещий характер.

Козетта не спеша обдумала это известие. Если кто-то вызывает человека, абсолютно похожего на Джона, значит...

— Получается, — предположила она, — что Изабель нарисовала еще один твой портрет?

Только когда она это сделала? У Козетты давно вошло в привычку регулярное посещение студии Изабель. Она делала это отчасти из любопытства, чтобы посмотреть, как продвигается работа, отчасти для того, чтобы прихватить с собой тюбик краски, карандаш, кисть и тому подобные мелочи. Она не видела нового портрета Джона. Изабель несколько лет вообще не писала портретов.

— Это не Изабель, — сказал Джон. — Это Рашкин. А в той девчонке, которую ты видела, не было заметно его манеры письма?

Козетта вздрогнула. Джон прав. Как только она заметила черно-белую девчонку, она сразу же подумала о Рашкине.

— А они тоже могут нами питаться? — спросила она. — Как он?

— Не знаю. Вряд ли. Но они могут притащить нас к нему.

— Ты говорил, что он способен навредить нам только через наши картины или в снах Изабель.

— Я не могу знать всего, — резко ответил Джон.

— Не бесись.

— Извини. Я не бешусь. Я просто... напуган.

У Козетты что-то заныло в животе. Если уж Джон боится, наверно, все они обречены. Придется умереть, так ни разу и не увидев сон.

— Можем мы что-нибудь сделать, чтобы остановить его? — тихо спросила она.

Козетта ненавидела свой страх. Она хотела быть смелой, но это было так трудно. Одно воспоминание о темном человеке вызывало у нее желание свернуться в клубок и спрятаться где-нибудь далеко-далеко. Может, смелость, как и возможность видеть сны, присуща лишь людям с красной птицей в груди? Козетта никогда не задумывалась над этим, но раз даже Джон боится...

— Мы могли бы убить его, — произнес Джон. Козетта удивленно посмотрела на своего друга. Она была не в силах даже представить себе убийство. Не могла вообразить, что кто-то решится навек успокоить птицу, выпустить из тела кровь и сны. Даже из тела такого чудовища, как Рашкин.

— А ты... тебе приходилось убивать? — спросила она.

Джон помолчал, потом медленно кивнул.

— Я даже не знаю, смогла бы я на такое решиться или нет, — засомневалась Козетта.

— Но они хотят убить нас.

— Знаю, но...

— Они хотят причинить зло Изабель. И всем нам. Тебе и мне. Розалинде и Энни Нин. Базилю и Пэддиджеку. Всем, кто еще остался. Вы больше не сможете собираться на лужайке, чтобы потанцевать и спеть песни. И никто из нас никогда не получит возможности увидеть сны. Мы все исчезнем.

В глазах Козетты мелькнуло любопытство.

— Ты бывал на острове? — спросила она. — Ты видел, как мы танцуем?

— И даже слушал сказки Розалинды, — подтвердил Джон. — И наблюдал, как ты рисуешь. А еще я читал стихи Базиля и слушал песни Энни.

— Тогда почему ты не показывался? Почему не подходил к нам?

— Я думал, что помешаю вам.

— Пэддиджек часто говорил, что встречал тебя в лесу, но я считала, что он сочиняет, как обычно. Ты же знаешь, он иногда рассказывает странные истории только потому, что хочет на самом деле, чтобы так и было.

— Я помню. — Мимолетная улыбка мелькнула на его лице, но через мгновение он снова стал серьезным. — Я готов пожертвовать своей жизнью ради него, ради любого из вас и уж тем более ради Изабель.

— Даже если ты иногда чувствуешь себя чужаком? Даже после того, как Изабель тебя прогнала?

— Всё это не может изменить моих чувств, — сказал Джон. — Сознание вашей безопасности позволит мне легче переносить мое изгнание.

— Но ты никогда не был изгнанником.

— Козетта, ты не понимаешь. Ты очень похожа на Изабель. Да и все остальные тоже. Вы поете, танцуете, рисуете и сочиняете сказки. А у меня только один талант. Я охотник и воин. Когда Изабель не захотела меня больше видеть, я решил, что и среди вас мне нет места. Но я всё же присматривал за вами и пытался защищать.

— Так вот как ты провел все эти годы?