Лезвие

Его пальцы медленно разжались, и он посмотрел на меня, в глазах ярость и все тот же страх. За меня. За мою жизнь. Он снял с себя куртку и закутал меня в нее. Тут же рядом с нами остановилась еще одна машина, и ту он повел уже сам.

Я куталась в его куртку и меня укачивал его запах, музыка и шум дождя. Не знаю, с каких пор и с какой самой секунды его присутствие начало меня успокаивать, а не раздражать… а если и раздражать, то совсем в ином смысле этого слова.

ГЛАВА 19. Дарина

А пути назад в любви нет. Никогда нельзя начать сначала: то, что происходит, остается в крови.

Эрих Мария Ремарк

С каждым днем я все больше времени проводила с Максимом. Настолько много, что порой даже забывала о том, как сильно боялась его всего лишь несколько недель назад. Он делал все, чтобы я забыла, он словно нарочно выворачивал мой мир наизнанку и заставлял смотреть на него с другой стороны.

Уже месяц, как я живу рядом с ним в нашем доме. И за этот месяц очень многое изменилось. Мы общались беспрерывно, а когда не общались, то я просто присутствовала при его встречах, на званых ужинах, на каких-то их внутренних собраниях. Мы выезжали вместе в свет, и я уже не пряталась от назойливых вспышек фотокамер. Мне не было скучно. Максим заполнял собой все свободное пространство. Он заполнил собой каждую свободную минуту моей жизни, он просто стал ее неотъемлемой частью. Нет, в этом не было назойливой навязчивости. Ему удавалось даже все вывернуть так, словно это я ищу с ним встречи. Иногда это ужасно злило, а иногда… я действительно искала этих встреч, потому что он умел раскрасить мою жизнь самыми разными красками, в том числе и отвратительно черными, но серой она с ним ни разу не была…

И уже когда он отсутствовал дома, мне становилось тоскливо. Словно без него дом казался просто огромным и совершенно пустым. В нем тут же исчезали все краски и прекращалась жизнь. Потому что сердцем этого дома был Максим… и я уже не сомневалась, что он был когда-то и моим сердцем. В той прошлой жизни. Ведь так легко сойти с ума от его взгляда, улыбки, поворота головы, эмоциональной жестикуляции, в которой скрывалась какая-то животная мощь и харизма. Он кипел, обжигал, дышал каждой порой и заставлял меня снова жить. Выхлестывая на самые разные эмоции.

Бывало я алчно рассматривала его в те минуты, когда он с кем-то говорил по телефону или стоял на веранде, работал за ноутбуком, отбивая длинными пальцами по клавиатуре и всматриваясь в экран, а я любовалась его пушистыми ресницами, профилем, влажной нижней губой. Иногда я подолгу заворожено смотрела на его руки… вспоминала контраст его смуглой кожи на моей белой груди, вспоминала движение большого пальца по кончику соска и то, как напрягались вены на сильном запястье. Только от одной мысли об этом мне становилось трудно дышать, и тело мгновенно реагировало на мысленный и визуальный раздражитель.

И ужасно завораживала его власть, его дикие возможности, и то, как он манипулировал людьми в своих интересах. Он мог все. Действительно все, либо профессионально водил меня за нос, и я искренне считала, что мой муж действительно может все. И это все так же принадлежит и мне. Он готов им делиться поровну. Максим выполнял мои любые капризы и пожелания, не было чего-то, что я могла попросить или даже просто взглянуть с интересом и не получить (свобода не в счет). Я смотрела на него и искренне недоумевала, как всего лишь несколько недель назад могла считать его жутким монстром и чудовищем? Кааак я могла настолько заблуждаться в нем? Любая женщина готова душу дьяволу продать за такого мужчину… но у меня было стойкое ощущение, что он и есть тот самый дьявол и он жаждет мою душу. Он затягивал меня в свои сети, оплетал ядом самых откровенно-пошлых и изысканных комплиментов, с ним рядом я чувствовала себя самой красивой и сексуальной женщиной во Вселенной. И я уже понимала, что точка невозврата пройдена, и останавливаться поздно. Меня уже несет мощным течением навстречу обрыву, в котором я, скорее всего, сломаю себе все кости.

* * *

Страх… липкий, панический, он щекотал кожу ледяным острием ножа, вспарывая плоть. Я видела каменные стены и стекающую по ним ржавую, вонючую влагу. Пахло смертью, слезами и кровью. И я знала, что я скоро умру.

— Кричи, сука. Кричи, я сказал. Ждала моего разрешения?

Камеры потрескивают отснятыми кадрами, а я не кричу, и он бьет сильнее, так, чтоб меня прорвало. Я извиваюсь на веревках, покрытая каплями пота, и молчу назло той мрази, что стоит передо мной… А его это еще больше подхлестывает и заводит. Бьет уже сильнее, со спины мой пот и капли крови слизывает. Я от отвращения и боли кусаю губы до мяса.

— Кричи, шлюха. Давай.

Развернул к себе, прокрутив на веревке, как на карусели, вглядываясь в мне в глаза, наполненные ненавистью к ублюдку.

— Кричи… я сказал. Я хочу, чтоб ты кричала.

— И тогда у тебя встанет?

Он прищурился. Отвесил мне пощечину, потом другую и снова склонился к моему лицу.