Лезвия и кости (ЛП)

Я внимательно наблюдал за ней, отмечая изменения в ее поведении, пробуждение дремлющей силы. Это была необходимая и давно назревшая трансформация. Сиенна всегда была чем-то большим, чем Донован — или кто-либо другой — считал ее таковой. Пришло время ей самой убедиться в этом.

"Что, по-твоему, лучший выход — начать драку?" — потребовала Сиенна. потребовала Сиенна. "Ты думаешь, что это здоровый способ решения проблем?"

"Это гораздо полезнее, чем то, что он с тобой делает", — без колебаний ответил я.

Ее смех был горьким, полым эхом отдавался в кухне. "Богато, что ты так говоришь", — огрызнулась она. Разве тебя не называют "Пустотой" на льду? Потому что у тебя нет чувств?"

В одно мгновение я сократил расстояние между нами. "Я не показываю своих эмоций", — поправил я ее, понизив голос. "Это не значит, что у меня их нет. Разница есть. Ты, конечно, заметила это вчера вечером, не так ли? Когда я стоял за спиной этой ничтожной девчонки, ты, конечно, видела, что я ничего не чувствую… пока не увидела, что ты смотришь на меня. И тогда я не смог сдержаться. Твои темно-зеленые глаза, наполненные голодом по мне… по моим прикосновениям… Я тогда что-то почувствовал, Сиенна. Просто говоря об этом сейчас, я что-то чувствую. Может, я и трахал ее, но именно ты заставила меня кончить".

Лицо Сиенны окрасилось в насыщенный красный цвет, отражающий огненный цвет ее волос. Я улучил момент, чтобы насладиться этим зрелищем, редким проявлением эмоций с ее стороны.

"Я бы предпочел драться с тобой, злиться, выплескивать свой гнев и быстрее разрешить ссору, чем несколько дней играть в глупые игры с властью", — продолжил я. "Я бы не выдержал такой долгой разлуки с тобой".

Слова вырвались раньше, чем я успел их остановить, и я признался в своих чувствах к ней. Это была правда, которую я скрывал даже от самого себя.

"Тебе не следует говорить об этом", — пробормотала она, наклонив голову.

Как будто ей было стыдно.

Я посмотрел на нее прямо, не желая отступать. "Я не собираюсь жить в отрицании", — сказал я. "Это случилось. Хочешь ты это признать или нет, но это случилось. И я знаю, что ты тоже это почувствовала".

Она резко встала; табурет с резким звуком ударился о мраморный пол. "Спасибо за еду, но мне нужно приступить к домашнему заданию", — сказала она, ее голос был напряжен от эмоций.

Я выпрямился и смотрел ей вслед, пока она готовилась уйти. Спорить было бессмысленно: я уже сказал более чем достаточно. Я знал, что заставил ее столкнуться с реальностью, которую она слишком долго отрицала. Когда она уходила, я надеялся, что мои слова подействовали, что их будет достаточно, чтобы она образумилась.

Я остался на кухне; вокруг меня воцарилась тишина, пока я обдумывал произошедшее. Подталкивая Сиенну признать наличие между нами невысказанного напряжения и притяжения, я вступил на неизведанную территорию. Это был риск, который мог либо открыть ей глаза на реальность ее ситуации с Донованом и на то, что может быть между нами, либо оттолкнуть ее еще дальше.

Во внезапном порыве разочарования я схватил тарелку и швырнул ее на пол. Звук разбившейся тарелки и разлетевшиеся по мрамору осколки принесли мне короткое, извращенное чувство удовлетворения. Поступок был импульсивным, это был выход для сдерживаемых эмоций, бурливших во мне — злости, ревности, беспомощности.

Я был раздосадован на Сиенну за то, что она позволила Доновану, который явно ее не заслуживал, обращаться с собой как с половичком.

Но еще больше я был разочарован собой. Я ненавидел то, что заставляла меня чувствовать Сиенна — поток эмоций, слова, выплескивающиеся без моего обычного контроля. Я презирал ревность и собственничество, которые бурлили во мне, — эмоции, которые я всегда держал в узде, пока в моей жизни не появилась она. Эта потеря контроля над собой, отклонение от привычного мне спокойного и отрешенного образа вызывали тревогу.

Оставив разбитую тарелку на полу, мне нужно было убежать, отстраниться от ситуации и от потрясения, которое она во мне вызвала. Я взяла ключи и вышла из дома, отчаянно нуждаясь в отвлечении, в том, что могло бы отвлечь меня от Сиенны и тех хаотичных чувств, которые она вызывала.

Когда я вышел на улицу, меня обдало свежим воздухом, но это мало помогло утихомирить бушующий внутри шторм.

Я шел прочь от дома, и каждый шаг был попыткой вернуть самообладание, которое Сиенна невольно разрушила.

Спортивный зал "Крествуда" находился под "ящиком Пандоры" — убежищем для хоккеистов, где мы могли тренироваться и отдыхать вдали от посторонних глаз и остальной части кампуса. Я не мог не заметить хэллоуинские декорации, украшавшие стены и оборудование. По углам висели фальшивые паутины, а по всему помещению были разбросаны тыквы, как настоящие, так и пластиковые. С потолка свисали оранжевые и черные серпантины, слегка развевающиеся от движения воздуха. Атмосфера была праздничной, это был кивок в сторону времени года и кратковременный уход от обычной серьезности нашей учебной обстановки. Это был небольшой штрих, но он привнес в зал ощущение легкости.