Лезвия и кости (ЛП)

Оставшись один на один с грузом разговора, я уставился на телефон в своей руке. Слова Сиенны эхом отдавались в моей голове. Ей нужно было пространство, и я должен был уважать это, но каждый инстинкт во мне кричал, чтобы я пошел за ней, чтобы заставить ее понять глубину моих чувств, чтобы доказать, что Донован ошибается.

Я металась по комнате, мои мысли были бурным морем. Обвинения, непонимание, ложь — все это было похоже на кошмар, от которого я никак не мог очнуться. Сиенна считала, что я хочу ее только потому, что это сделал Донован, и это было больнее, чем все, что мог сделать Донован. Как я мог убедить ее в своей искренности, если каждый мой поступок мог быть неправильно истолкован как часть какой-то извращенной игры?

Дом казался пустым как никогда, тишина угнетала. Предательство Донована глубоко ранило, но отсутствие Сиенны было пустотой, которую ничто не могло заполнить. Тогда я понял, как много она для меня значила, как ее присутствие стало неотъемлемой частью моей повседневной жизни.

Я положил китайскую еду в холодильник, нетронутую и забытую. Радость от совместной трапезы с Сиенной теперь была лишь пустым желанием. Я опустился на стул, в голове мелькали всевозможные варианты, сценарии, планы. Но в конце концов я понял, что могу сделать только одно: ждать. Ждать, пока Сиенна все обдумает, примет решение и вернется ко мне.

Завтра, после занятий, я увижу ее. Эта мысль была одновременно и мукой, и спасением. Я должен был верить, что, когда мы наконец поговорим, я смогу преодолеть пропасть, образовавшуюся между нами, смогу показать ей правду о своих чувствах.

Но пока что я оставался в неопределенности, в плену собственных эмоций и последствий соперничества, вышедшего из-под контроля.

Мне нужно было что-то и кого-то ударить.

Если бы Донован не уехал…

Я набрала номер Лиама и набрала номер.

"Мне нужно в Агонию", — сказал он. "Сейчас же".

Стоя перед заброшенным сараем, его обветшалое строение вырисовывалось под лунным небом, я плотнее закуталась в пальто. Шквальный ветер был неумолим, но это было ничто по сравнению с бурей, бушевавшей внутри меня.

Лиам подошел к нам с недоверчивым взглядом, сигарета болталась у него на губах. "Почему ты здесь, Адриан?" — спросил он, выдохнув струйку дыма. "Это не совсем твоя сцена".

"Это не имеет значения", — ответил я, мой голос был низким. "Мне просто нужно высвободиться".

Мы вошли в амбар, скрип старого дерева под нашими ногами эхом отдавался в огромном пространстве. Слева был потайной ход, известный лишь немногим, ведущий в соседний дом. Мы миновали Охотничий зал и нашли лестницу, спускавшуюся в подвал.

В тускло освещенном помещении собралась небольшая толпа, все внимание которой было сосредоточено на драке, происходящей в центре. Атмосфера была напряженной, воздух наполнен предвкушением и адреналином. Это был мир, далекий от полированных залов Крествуда, место, где правила были нарушены, а эмоции зашкаливали. Я чувствовал себя отстраненным, оторванным от того человека, которым должен был быть, но здесь, в этой сырой, нефильтрованной среде, я надеялся найти хоть какое-то подобие освобождения.

Агония была отдельным миром, резко контрастирующим с изысканной обстановкой Академии Крествуд. Воздух был густым и едким, наполненным запахами пота, алкоголя и металлическим привкусом крови. Тусклые, мерцающие лампы отбрасывали длинные тени по комнате, усиливая мрачную, подпольную атмосферу. Присутствовать могли только специально приглашенные, которых объединял азарт сырого, нерегулируемого боя. Их голоса сливались в какофонический гул, состоящий из одобрительных возгласов, насмешек и редких гримас боли или разочарования.

По краям зала сквозь толпу пробирались девушки с подносами, нагруженными разнообразными напитками. Они двигались с практической легкостью, их выражения лиц были нейтральными, когда они пробирались через шумных зрителей. Звяканье бокалов и редкие крики о том, что нужно еще выпить, наполняли воздух, смешиваясь с волнениями, царившими в комнате. Это была сцена контролируемого хаоса, место, где обычные правила общества были оставлены за дверью.

Среди толпы обсуждались ставки, и деньги обменивались с незаметной, почти ритуальной эффективностью. Зрители наклонялись, шепотом предлагая свои ставки букмекерам, которые органично вписывались в толпу. Предвкушение было ощутимым, казалось, каждый был заинтересован в исходе поединков. Это было место освобождения и бегства, где азарт поединка и соблазн легких денег втягивали людей в свою орбиту, предлагая временную передышку от давления внешнего мира.

"Это Синклер?" спросил я, заметив одного из бойцов.