Лгуньи

— А мы постараемся превратить их в доказательства! Кастелле, в 2 часа вы поедете в «малую Корсику» и привезете мне всех: Базилию, Поджио, Пастореккиа, Прато и Мурато. Всех, слышите?

Голова Жозе Бероля была так примитивно устроена, что в ней уменьшались всего несколько принципов, которым он верно следовал, чего бы это ему не стоило. Это был бандит с мышлением крестьянина. Он убивал так же старательно и основательно, как пахал бы землю. И самым главным его принципом была верность. Стукачи были для него отбросами человечества, а предательство — худшим из преступлений. Поэтому он ничего не понял в рассуждениях Эспри, который требовал оставить Кастанье в покое. Кастанье убил друзей, доверявших ему. При мысли об этом красный туман застилал глаза Бероля. Как же можно простить Полена, пусть даже из соображений собственной безопасности.

Бероль знал, что патрон назначил Эспри своим заместителем, следовательно его нужно слушаться. А Жозе привык подчиняться. Он подчинялся Кабрису, когда тот велел ему ехать на перевал Вильфранш. Он стрелял в женщину и мужчин, игравших в карты, потому что ему так велели. Он не чувствовал гордости за свой поступок, но и угрызений совести тоже не испытывал. А вот предательство Кастанье потрясло его. Он несколько часов просидел дома, размышляя об этом, и решил впервые в жизни ослушаться своего патрона. Жозе решил убить Полена.

Глянув на стариков, выстроившихся перед ним, Сервион с трудом скрыл волнение. Эти испещренные морщинами лица, живые глаза, смотревшие из-под тяжелых век, сгорбленные тела вызывали у комиссара смутную нежность. Он хотел бы обнять их, чтобы они поняли, как он любит их. Он хотел объяснить, что все, что он делает, он делает для них и ради них. Но он нахмурился и строго спросил:

— Ну что, вы довольны собой?

Старики держались за руки, как бы поддерживая друг друга. Комиссар почувствовал комок в горле и быстро заморгал, чтобы скрыть набежавшие слезы.

— Вы, наверное, считаете себя героями, достойными своих предков, да? Садитесь.

Кастелле принес стулья и усадил стариков полукругом перед столом комиссара. Первыми слева сидели Шарль и Барберина Поджио. Шарль когда-то был мастером на все руки, а Барберина — очень неглупой девушкой, ей даже удалось закончить среднюю школу. Рядом с ними сидели Жан-Батист Мурато, дряхлый и с виду равнодушный ко всему, и его жена Антония. Рядом с Антонией сидела Базилия, без всякого страха смотревшая на комиссара. Чуть в стороне сидели супруги Пастореккиа: Коломба, сохранившая девичью восторженность, и ее муж, смотревший на нее с таким восхищением, как будто она была по-прежнему прелестной девушкой, за которой он ухаживал полвека назад. На правом краю сидел суровый Амедей Прато, уроженец Порто-Веккио, отчаянный спорщик, гордый и вспыльчивый. У него и сейчас случались приступы страшного гнева, и Альма побаивалась его как и 20 лет назад.

— Выслушайте меня внимательно. Вы совершили серьезное, очень серьезное преступление. И если бы я не был корсиканцем и вы не были бы такими старыми, я бы сейчас же всех вас засадил за решетку.

Первым отреагировал Амедей Прато. Он, как обычно, вспылил.

— А по какому, собственно, праву вы притащили нас всех сюда, господин комиссар? И что это вы тут выдумываете?

— У вас ужасный характер, Прато.

— Возможно, но это не ваше дело!

— Вы что, забыли убийство Мариуса Бандежена и Барнабе Пелиссана?

— Во-первых, я не знаю этих людей, а во-вторых, почему меня должна интересовать их смерть?

— Потому что это вы их убили, несчастные!

Амедей был так поражен, что Сервион засомневался: а вдруг он ошибся?

— Ну и дела! — воскликнул Амедей и повернулся к Паскалю. — Ты знаешь этих типов?

— Нет.

— А ты, Жан-Батист? — спросил он у Мурато.

— Первый раз про них слышу, Амедей.

Шарль Поджио не стал ждать, когда его спросят, и сказал:

— Я тоже ничего не знаю.

Комиссар в бешенстве стукнул кулаком по столу и крикнул:

— Прекратите эту комедию! Это недостойно корсиканцев!

— Ты начинаешь действовать мне на нервы, малыш, — проворчал Амедей.

— Что?!

— Ты начинаешь действовать мне на нервы, понятно? Я не в том возрасте, чтобы позволять всяким желторотым мальчишкам разговаривать со мной таким тоном!

— А если я посажу вас, чтобы вы научились уважать полицейских, находящихся при исполнении служебных обязанностей?

Альма застонала, чем вызвала новый взрыв гнева своего супруга.

— Не смей хныкать!

— А кто тебе будет давать капли от печени, если тебя посадят в тюрьму?

— Моя печень не интересует полицию! А ты совсем потеряла стыд, если выставляешь перед всем миром нашу личную жизнь! Ты — точная копия своей бабушки-потаскушки! Впрочем, в Корси все такие! Я должен был знать это и не жениться на девушке из Бонифаччо!

Последнего замечания Мурато стерпеть не мог, так как оно задевало его честь.

— А что плохого сделали тебе жители Бонифаччо, Амедей?

— Они мне дали Альму!

— Ты старый врун, Амедей! — вмешалась Антония. — Ты сам за ней бегал!

— Ложь! Кто тебе это сказал?

— Альма сказала!

Паскаль Пастореккиа попытался навести порядок.

— Нельзя ссориться при посторонних! Как вам не стыдно?