Лгунья

Похолодало. Икры болели. Ступни горели огнем. Я проходила за улицей улицу, мимо стен с осыпающейся штукатуркой, мимо ржавеющих жестяных ставень и старых рекламных щитов Каколака и Дюбоне. Ветер подхватил и поднял в воздух сор из сточной канавы. Я была без пальто. У меня вообще ничего с собой не было. Но я все равно шла и шла, мимо складов, мимо мясоразделочной фабрики, в воротах которой появился человек и перешел дорогу, направляясь к автостоянке. «Неужели так поздно?» — подумала я. Мимо проехала женщина на велосипеде с буханкой хлеба на багажнике. Люди расходились по домам. Мне тоже пора домой.

До меня донесся звук телевизора. В фильме женщина заливалась горючими слезами, голос у неё был надтреснутый от крика. Музыка визжала, нагнетая страсти. Звякали тарелки. Пахло жареным беконом и чесноком. В отеле как раз начали подавать ужин. Мне положено в этот самый момент лежать на нашей двуспальной кровати и вполглаза смотреть по телевизору драму про рыдающую женщину. В то время как Тони принимает душ и решает, в настроении ли он отведать сегодня устриц. Вот что я должна сейчас делать, и я не знала, почему этого не делаю. Я понятия не имела, почему брожу по незнакомым улицам с урчащим от голода желудком и с пустой головой. Нужно немедленно позвонить кому-нибудь. Я должна позвонить в отель. Нет, в таксопарк заказать такси. На мгновение все прояснилось, но потом это простое решение стало затягиваться мутной дымкой, и вообще, я не знала, откуда можно позвонить. Я ходила кругами почти четверть часа в поисках телефона, пока не наткнулась на вывеску Кафе-Бар-Ресторан дю Центр. Это было написано выцветшей синей краской на желтой стене. В кафе должен быть телефон. Дю Центр — чего? — с любопытством подумала я, стоя на тротуаре и глядя на облупившийся фасад здания. По виду — закрыто. Засиженное мухами Tarif de Consommations[13] отвалилось от стекла и застряло в мятой кружевной занавеске. Я толкнула дверь, не ожидая, что она откроется, но она открылась, и я вошла.

Двое мужчин за столом играли в карты и пили красное вино из маленьких стаканчиков. Не знаю, почему у меня отложились в памяти все эти детали: я могу описать любую мелочь, что угодно — во что была одета женщина за стойкой бара, аденоидное сопение ребенка, пристающего к игрокам.

— Vouz avez un telephone, Madame?[14] — спросила я. Мужчины подняли глаза и уставились на меня с равнодушным любопытством. — Telephone? — повторила я.

— Vas-y[15], - сердито сказала женщина. Я подумала, что она говорит со мной, но она перегнулась через стойку бара и шлепнула ребенка по руке. — Vas-y, — и затем обратилась ко мне: — La-bas, Madame.[16]

Я сняла трубку, бросила монету в щель автомата, и тут поняла, что не знаю номера телефона отеля. В Англии я могла позвонить в справочную, но если такая служба и была предусмотрена во Франции, — наверняка была, — я все равно не знала, как она называется и какой там телефон. Я долго слушала губок в трубке, не шевелясь. Под кипой бумаг на полке я заметила замусоленную телефонную книгу. Я следила за ней краем глаза, как будто боялась, что она может внезапно сдвинуться с места. Потому что только в том случае, если я замечу её движение, мне придется признать, что она действительно там лежит. Я с большой осторожностью положила трубку на рычаг. Автомат вернул мне деньги. Я почувствовала невероятное облегчение оттого, что не надо звонить. Ну что ж, ты попыталась, солгала я себе. Попыталась же. Я представила, как говорю это Тони: «Я пыталась тебе позвонить, но не дозвонилась».

— Est-ce que vouz avez une chambre?[17] — спросила я женщину за стойкой и удивилась, услышав свой вопрос. Удивилась тому, с какой легкостью он сорвался с моих губ.

Она поинтересовалась, надолго ли мне нужна комната.

— La nuit seulement[18], - сказала я.

Она пожала плечами и сняла с крючка ключ.

— Numero cinq[19], - сказала она.

Я поднялась за ней на один пролет лестницы, не покрытой ковром. Ноги у неё были изрезаны извивающимися, как черви, узлами варикозных вен. Интересно, какие жизненные потрясения и невзгоды могли так болезненно искривить проторенные пути, по которым бежала кровь? Ведь она далеко не старая женщина.

— Quatre-vingt-dix francs la nuit, — сказала она, открывая дверь комнаты. — Ou quarante francs l'heure.[20]

— La nuit, — сказала я. И добавила: — Je suis en vacances.[21]

Она кивнула. Она мне не поверила. Ну разумеется. У меня ни багажа с собой, ни пальто. Люди en vacanses берут с собой чемоданы и не останавливаются на ночлег в подобных местах. Девочка пошла за нами наверх, и теперь стояла в дверях и сосала палец. Что-то с ней было не так.

— Viens[22], - сказала Мадам, но девочка не послушалась и продолжала смотреть, нос её морщился от еле заметной сладострастной улыбки. В конце концов, пришлось закрыть перед ней дверь.