Лгунья для миллиардера

Ну точно я прокололась. Меня выдало неумение вести себя в таких местах. По мне сразу понятно, что я здесь в первый и последний раз. Поскольку вряд ли Александру придёт в голову ещё куда-нибудь меня пригласить.

Что ж, так даже и лучше. Мне всего-то и остаётся, что дожить до окончания ужина и распрощаться с Павловым навсегда. Даже и сбегать не придётся. Он сам не захочет меня больше видеть.

Уверена, что у него полным-полно богатых, красивых, ухоженных девиц, которые постоянно ходят по дорогим ресторанам, разбираются во всех этих непонятных названиях и умеют вкушать эти блюда с изяществом английской королевы.

– Юля, – негромко зовёт Павлов, и я поворачиваюсь к нему, встречаясь взглядом с пронзительными голубыми глазами. – Скажи-ка мне, отчего дочь одного из самых богатых людей в Москве не может себе позволить обед в приличном ресторане?

15

В авиации есть термин «точка невозврата», когда повернуть назад уже невозможно, поскольку пройдена половина пути и на обратную дорогу просто-напросто не хватит топлива.

Я когда-то читала, что в стрессовой ситуации раскрываются внутренние резервы организма. Человек способен совершить то, на что в обычной жизни у него никогда не хватило бы ни сил, ни духа.

Например, одна мать руками подняла автомобиль, чтобы вытащить из-под него своего сына, а хозяйка мелкой собачки разжала челюсти питбулю, чтобы достать из пасти своего питомца.

Так вот, я была уверена, что всё это не про меня. Потому что я в стрессовых ситуациях теряюсь, замираю, начинаю блеять что-то неразборчивое и вообще вести себя как испуганная овечка. И в итоге, убегаю и прячусь от опасности.

И так я думала, пока не услышала свой собственный голос:

– Мы поссорились. – и словно этого было недостаточно, мой голос ещё добавляет: – И отец лишил меня финансирования.

И в этот момент я вдруг ясно осознаю – точка невозврата для меня пройдена, на обратную дорогу мне просто не хватит топлива. Да я уже и не хочу поворачивать. Поэтому придётся теперь следовать выбранному пути.

– А почему о тебе нигде не упоминается? – спрашивает Александр. – О дочери Гейзмана нет вообще никакой информации, только о том, что у него есть сын.

Это становится всё легче и легче. На меня словно снисходит вдохновение.

– Они с моей матерью расстались, когда она была беременна, – я даже начинаю получать удовольствие от этой истории и от того, что могу себя представить в ней кем угодно. Сейчас я в прямом смысле слова являюсь творцом своей жизни. И я творю, что хочу, а скорее, даже вытворяю. – Потом отец снова нас нашёл, но просил никому не рассказывать о нём, чтобы у нас не возникло проблем. Вот мы и не рассказывали. Ну как-то так…

Мне становится очень смешно от того, какую дичь я тут несу. А Павлов слушает с серьёзным видом и кивает.

Врать, оказывается, так просто. Можно выдавать себя за кого угодно, придумать себе любую биографию, и те, кто не знают тебя близко, ни за что не догадаются, что ты только что выдумала всё это.

Чувствую себя воодушевлённой, у меня за спиной словно вырастают крылья, и я лечу вперёд, навстречу ветру, главное тут не снижать скорость и не оглядываться назад.

Нам приносят еду. Я милой улыбкой благодарю официанта, присутствия которого ещё полчаса назад так стеснялась, и жду, когда он расставит тарелки.

Я очень, прямо-таки зверски голодна.

Поскольку я теперь дочь банкира, могу позволить вести себя, как хочу. Поэтому и есть буду, как мне удобно.

Странным образом, но едва я становлюсь другим человеком, я и чувствовать себя начинаю по-другому. Я больше не стесняюсь своей провинциальности, того, что не умею вести себя за столом с королевским изяществом, не знаю, с какой стороны брать столовые приборы. Это всё вдруг становится неважным.

Я имею право быть тем, кем я захочу. И всем остальным придётся принять это как данность.

Беру свой стакан с соком и в несколько глотков опустошаю его почти полностью. Довольно жмурюсь. Мм, вкуснотища. Я люблю ананасовый сок, правда, раньше пила его только и пачки. А этот свежевыжатый, с кусочками мякоти, но сладкий. Приятно освежает. Именно то, что надо.

Наливаю ещё стакан и под внимательным взглядом Александра делаю несколько глотков.

– Очень вкусно. Я люблю ананасовый. Ты правильно догадался.

– Посмотрим, как обстоит дело с другими догадками, – загадочно улыбается он.

В ответ я играю бровями и беру вилку. В правую руку. Мне так удобно, и ничьё мнение не имеет значения.

В это время Александр с непередаваемым изяществом ест какой-то суп. Я забыла его название.

Сразу видно, что Павлов рос в богатстве и с детства ходил по элитным ресторанам. У них в семье, наверное, к ужину переодевались, заставляли маленького Сашу держать осанку, не хлюпать супом, не смеяться и громко не разговаривать, а столовые приборы он теперь наверняка различает с закрытыми глазами. Надо спросить его об этом.

Отковыриваю кусочек грудки.

Боже мой! Она такая нежная, сочная и невероятно вкусная. Так вот почему все эти блюда стоят такие бешеные деньги. И ведь действительно стоят каждого потраченного на них рубля!

Надо ещё попробовать соус.