Ля-ля, детка!

Еще одна девочка, с которой я дружила, Яна Слепец. Её волосы напротив темные, по контрасту с очень бледной, почти прозрачной кожей. Светло голубые глаза в тени длинных ресниц кажутся тёмно синими. Тихая, скромная — из тех, что и мухи не обидит. Такая же малявка, как и я. Мы учились вместе всего пару дней, когда с ней произошло несчастье. Она утонула в бассейне. Ударилась, когда ныряла. Или может кто-то нырнул рядом и оглушил ее. Тренерша ловила ворон, и прошло около получаса, прежде чем мою подружку достали из воды. Ей делали искусственное дыхание, но было уже поздно. Лёгкие были полны воды. Как мне рассказали, Янку переворачивали вниз головой и трясли, чтобы вылилась вода. Большей глупости они не могли сделать. От удара, в мозг вытекло много крови, образовалась опухоль. Они только ускорили конец. Было особенно больно осознавать, что её глаза закрылись навсегда — в полном соответствии с фамилией, которую она носила.

22. ТЁТЯ И МОЯ КРАСИВАЯ ДУША

Большую часть лета я проводила в Херсоне у маминой сестры. Пока я была совсем маленькой, была жива моя настоящая бабушка. Мамина мама. Она приносила нам настоящий горький шоколад, гуляла со мной и моим братом. Могла вытащить из патрона под током шаловливые детские пальцы, или почитать на ночь сказку. Самой любимой нашей книгой были "Скандинавские сказки" с потрясающими воображение картинками. Тролли и Скеллы. Черти, ад, колдуны. Ангелы и души в раю. Синяя Борода и три загубленные им сестры. Великаны-людоеды, мертвецы и привидения… Принц и голые принцессы, сигающие к нему в кровать. Братишка стеснялся этих картинок, и я обожала сунуть ему под нос одну из них. "Обнаженные красивые девушки с круглыми, розовыми грудями, длинным стройным телом и темноволосым лоно" — вуаля!

Бабушка никогда не тискала нас в объятиях и не приставала с поцелуями. Но рядом с ней я была абсолютно счастлива. Потом её не стало и я приезжала только к тёте. Там забывались все неприятности, накопленные за год. Оттуда я возвращалась совершенно другим человеком. Доброй и счастливой. Тётя редко критиковала меня, а если это случалось, то через минуту она уже обнимала меня и хохотала вместе со мной. Для неё я никогда не была мерзким, плохим ребенком, эгоисткой. Она видела во мне добро, и это добро множилось десятикратно оттого, что она его замечала. А моя благодарность не имела границ. Ее заботил мой внешний вид, моя одежда, причёска. Она не стригла меня насильно под мальчика, а заплетала красивые косички. Не только заботилась о том, чтобы мы с двоюродным братом — ее сыном были сыты. Её волновало, чтобы мы были счастливы, чтобы общались со сверстниками. Чтобы мной интересовались мальчики, а братом — девочки. Всегда улыбалась, шутила. Маме же всё, что касалось меня, было по барабану: она никогда не испытывала даже потребности в разговоре со мной. А если заговаривала я, то разговор заканчивался после пары фраз, или переходил в скандал. "Я не люблю лясы точить, делами нужно заниматься!" — типичная ее отмазка. Хотя просто не умела развлекаться. Брак настолько не удовлетворял её, что она ходила в постоянной депрессии. Бледная, раздражённая, несчастная и злая.

Моя тётя, или моя вторая мама, как она сама себя часто называла, понимала меня в моём битом состоянии больше других. Но считала, что этого можно избежать — если быть Хитрой по-Женски, Мягкой и Ласковой. Дескать Женщин никто не бьет, а ершистых пацанок очень даже. Но она просто не понимала, что душевнобольным людям все равно кого бить: женщину, ребенка, или подростка-дочь. Она просто не хотела верить в это, как врач не хочет верить в раковую опухоль, которую нельзя вырезать.

23. ПИАНИНО