Ля Тортуга. От Аляски до Огненной Земли

Мануэль продавал пиво и безалкогольные напитки, но для души, когда торговля шла вяло, он делал барабаны. По вечерам в его тенистом дворике собирались юные любители музыки; они приносили с собой инструменты — гитары, трубы и кастаньеты. Они играли, а Мануэль отбивал ритм на своих барабанах. Сын Мануэля, маленький Армандо, который в наш последний приезд был еще совсем крошкой, исполнил такое мамбо, что ему мог бы позавидовать сам Артур Меррей.

Элен подарила мне пару маленьких барабанчиков, а Мануэль терпеливо старался обучить меня игре на них. Однако, видя бесплодность своих усилий, он через несколько часов препоручил это дело сыну.

Шестилетний Армандо с восторгом принялся за уроки, но очень скоро тоже выдохся. Стоя у меня между коленями, он долго помогал моим непослушным пальцам выбивать основные ритмы — болеро, ранчеро, танго и мамбо, а потом отошел в сторону.

— Теперь попробуйте сами, — сказал он.

Я попробовал — он только покачал головой. Мы начали сначала, но стоило Армандо убрать с моих рук свои маленькие пальцы, как ритмы улетучивались из моей памяти, точно я никогда их не слыхал.

Он посмотрел на меня грустными карими глазами и сказал:

— Ничего не выйдет, ничего.

Я хватался за свои барабаны всякий раз, когда слышал мамбо или болеро, — увы! пальцы мои оставались безжизненными, как у ацтекского идола. Но я не сдавался. Через несколько дней из репродуктора раздались стонущие звуки ранчеро, и я тотчас же зажал коленями барабанчики. Когда музыка кончилась, Мануэль одобрительно ухмыльнулся, а Армандо даже пустился в пляс от радости за мои успехи.

— Выходит! Выходит! — весело вопил он.

У субтропического Масатлана дорога поворачивает от побережья вглубь и вьется среди крутых, зазубренных скал, таких зловещих, что даже конкистадоры старались их обходить. Мы безмятежно ехали, приветственно махая шоферам грузовиков и автобусов, которые одобрительно кивали при виде надписи «Черепаха» на боку джипа. Их собственные машины были украшены фестонами разноцветных занавесок, флажками на крыльях и носили гордые имена «Бык», «Ураган» или более ласковое «Волчонок». Мы тоже позаботились об имени для нашей машины, и это как бы включило нас в великое братство шоферов — профессию, чрезвычайно уважаемую в Мексике.

За ту единственную ночь, которую мы провели в Масатлане, наш джип, стоявший перед отелем, конечно, вызвал некоторый интерес окружающих, но мы никак не ожидали приема, оказанного нам в Гвадалахаре. На окраине города какой-то ребенок выронил обруч, покатившийся по улице, и закричал: «Лодка!» Уличные торговцы придержали свои тележки у обочины, а шоферы, замедлив бешеный темп до уровня нашей скорости, поехали вместе с нами к маленькому отелю, где мы останавливались в прошлый раз. Когда мы вернулись к джипу за Диной и вещами, он был окружен целой толпой. Отцы подносили детей к окнам, мальчишки прыгали по крыше, а два будущих механика уже поднимали капот. Это заставило нас выработать правило, которое мы неуклонно соблюдали потом во время всего путешествия: подобно Миносу всегда прятать свое чудовище в лабиринт местного гаража.

В отеле мы попросили дать нам нашу старую комнату. К моему восторгу, уборная еще действовала. В наш первый приезд в Гвадалахару я заразился обычной болезнью туристов и целыми днями не решался выйти из комнаты. Потом Элен без конца напоминала о том вопле души, который вырвался у меня в самую трудную минуту: «Слава богу, у них есть уборная! Слава богу, у них есть уборная!»

Через узорную железную решетку балкона в комнату вливалась разноголосица уличных звуков: звонки велосипедов, гудки сирен, скрип тормозов, крики продавцов лотерейных билетов. Это была нестройная мелодия, но в ней чувствовалась музыка новой, неизведанной жизни, и мы начинали входить в ее ритм. В памяти всплывали забытые испанские слова, гул голосов в ресторане не казался уже таким незнакомым, и мы чувствовали себя среди людей на улицах и базарах гораздо более непринужденно.

Темп жизни был очень уютный. Никто никуда не спешил, и «сейчас» могло действительно длиться час. Говорят, что в Мексике один только бой быков начинается вовремя, в Гвадалахаре же вовремя начиналось еще кое-что. Ровно в два часа раздавался бой часов на башне старого собора, все лавки мгновенно закрывались и наступала сиеста. Перед ресторанами располагались маленькие оркестры народных инструментов (mariachi) и посетители усаживались поудобнее, чтобы насладиться двухчасовым отдыхом.