Ля Тортуга. От Аляски до Огненной Земли

Я приготовил для мирных переговоров сигареты и мыло и стал ждать. Через несколько минут возле джипа раздался шорох — я включил фары, но это были вовсе не индейские разведчики, а кот, который деловито подъедал остатки Дининого ужина. Элен показала пальцем в ту сторону, где мы видели огоньки. Пирога стрелой неслась прочь, к материку, и индейцы гребли так, словно за ними гнались все черти преисподней.

На следующее утро снова пришлось петлять между рифами, пока мы не выбрались на безопасную лазурь глубокой воды и не взяли курс на Айлиганди. Теперь надо было сорок миль идти без карты; тут она была бесполезной: никаких указаний глубин и даже береговая линия неточна — ее скопировали с испанской карты 1817 года. Но в этой безвестности и таился трепет поиска: может быть, именно здесь лежит легендарное, так и не отысканное «Лебединое гнездо» — тайная гавань сэра Фрэнсиса Дрейка, который скрыл вход в нее специально посаженными деревьями.

Наученные опытом предыдущего дня, мы держались близко к берегу, готовые кинуться к земле при первом же зловещем черном облаке над горами. Около полудня ветер посвежел.

Мы шли между двумя параллельными грядами бурого коралла, и я дал полный газ, чтобы поскорее пройти этот канал или отыскать место поглубже и повернуть к берегу. Но тучи собрались еще быстрее, чем вчера, и волна начала бить. Элен стояла на носу и отталкивалась бамбуковым шестом; наконец появился проход, и мы стали править к узкой песчаной косе.

Вдруг она крикнула:

— Стоп!

Но я не успел. Я не мог дать сразу задний ход, и Элен всем телом навалилась на шест, чтобы остановить джип и помешать ему налететь на острый риф. Но не так-то легко остановить две с половиной тонны. Шест вырвался у нее из рук, и ее отбросило на край запрокинувшегося назад джипа. Я заглушил мотор, вылез через люк наверх, оттащил Элен назад, а потом прыгнул в море за шестом, но его уже унесло волной — той самой, что скрывала риф, пока мы на него не сели.

То, что мы приняли за пролив, оказалось тупиком, и теперь мы не могли ни выйти к берегу, ни развернуться назад. И полчаса, пока не пошел дождь и волнение не улеглось, я стоял со вторым шестом на подпрыгивающем носу джипа и старался как-нибудь сдерживать его, чтобы нас не разбило о риф, а Элен давала полный назад. Когда мы наконец задним ходом выбрались на более глубокое место, к нам подплыл на каноэ индеец и предложил довести до Айлиганди. Он сел в джип и четыре мили уверенно вел нас прямо через мели, где, казалось, не пройдет даже его каноэ, и обходя места, где, на мой взгляд, было безопасно, но, по его словам, торчали острые верхушки кораллов.

А в каноэ, привязанном к джипу, громко причитала его испуганная жена, которую нам лишь перед самым берегом удалось уговорить пересесть в «Черепаху».

Еще три дня погода оставалась неустойчивой: небо то хмурилось, то разражалось проливным дождем, а мы на Айлиганди с нетерпением ждали, когда успокоится море. Все это время мы пользовались гостеприимством доктора Иглезиаса и его жены, возглавляющих единственную протестантскую миссию на островах. Доктор Иглезиас — индеец, он получил образование в США с помощью того самого миссионера, который так испакостил одежду нарганских женщин. Айлиганди, однако, не испытал таких резких перемен: женщины тут по-прежнему носили свои изысканно причудливые костюмы, кольца в носу и тяжелые подвески в ушах; но как-то дико было слышать в их устах псалом «Вперед, Христово воинство» на языке куна.

На следующий день на остров пришло судно «Рио-Индио» и привезло нам бак бензина. Я уплатил за весь бак, забрал двадцать галлонов, заполнил канистры и просил капитана оставить остальное в Обальдии. Этих оставшихся тридцати пяти галлонов должно было нам хватить до Турбо.

На Айлиганди, как и на Порвенире и Наргане, индейцы проявляли к нам настойчивое любопытство. Им мало было просто смотреть, они сгорали от желания потрогать и общупать все, и прежде всего «Черепаху».

Что касается Дины, то они ужасно ее боялись и благоговели перед ней. Они в жизни не видели такой огромной собаки, и, когда она оказывалась поблизости, они шептали: «Ачи, ачи». Мне все время хотелось в таких случаях отвечать им «будьте здоровы», и это желание пропало только после того, как я узнал, что «ачи» — это легендарный хищник, родословная которого восходит, возможно, к собакам-бойцам конкистадоров.