Лиа. Жизнь не по нотам

Во-первых, в то время у Саймона был светящийся в темноте галстук, который он надевал на каждую бат-мицву и на танцы. В этот раз галстук повязан у него вокруг головы в духе Рэмбо – специально для фото. И он пипец какой мелкий. Не понимаю, как я умудрилась об этом забыть. В восьмом классе он подрос на несколько дюймов, а заодно начал слушать хорошую музыку и бросил носить те футболки с гигантской волчьей мордой. Ощущение такое, что, когда он сорвал с себя наконец последнюю из них, спустя два часа в Шейди-Крик переехал Брэм.

– Он тебе никогда не показывал свои детские фото?

– Один раз. Те, на которых он совсем маленький. Все, что относится к средней школе, у него под паролем.

– Хочешь сказать, ему не стоило оставлять нас наедине?

– Точно, – ухмыляется Брэм, не поднимая глаз от окошка сообщений.

Спустя секунду наши телефоны синхронно вибрируют.

Ты показала ему галстук? ЛИА, ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛА?

Весьма изысканный галстук, – пишет Брэм в ответ.

Естественно, я всегда был очень изысканным юношей, НО ВСЕ РАВНО.

Рассказать Брэму про ночник? – пишу я в тот же чат.

– Ночник? – с улыбкой переспрашивает Брэм.

ЭТО БЫЛ БУДИЛЬНИК. Просто он еще и светился.

– Это был ночник, – с улыбкой говорю я Брэму. – На нем была мышка и маленький полумесяц. Саймон наверняка до сих пор его где-то хранит.

– Я даже не удивляюсь. И это очень мило.

– Правда? Этот ночник стоял у него на прикроватном столике до восьмого класса.

Брэм смеется, потом пишет что-то в чат, отправляет сообщение и снова устраивается на бордюре.

Вот только в общей переписке ничего нового так и не появилось. Он написал что-то лично Саймону. Своему парню. Все в порядке. Нет причин чувствовать себя так, будто меня только что послали.

Мама тормозит возле нас спустя несколько минут. Опустив стекло, она машет рукой.

– Это твоя мама? – спрашивает Брэм. – Ого. Она красивая.

– Да, мне часто такое говорят. – И я ведь даже не шучу. Саймон как-то описал ее как «квинтэссенцию мамской сексуальности». – Хочешь, я постою тут, пока тебя не заберут?

– Не нужно, отец вот-вот приедет.

Мама высовывается в окно.

– Привет! Ты Брэм, да? Из команды по соккеру?

Брэм, кажется, удивлен.

– Ага, это я.

– И ты едешь в Колумбию?

Блин. Она всегда так делает. Неожиданно выдает случайные факты, чтобы показать, что вовлечена в мою жизнь. Ребята, наверное, думают, что я прихожу домой и устраиваю ей тест с вопросами на карточках.

Я и правда рассказываю маме обо всем – иногда это даже мне кажется странным. Она знает обо всех слухах с тамблера и обо всех моих влюбленностях. Даже о том, что я би, хотя для друзей это пока тайна. Я призналась ей, когда мне было одиннадцать и мы вместе смотрели «Звездный рехаб»[4].

Брэм, наверное, святой – или просто подлизывается. Он даже называет маму «мисс Кин», хотя обычно никто не помнит, что у нас с ней разные фамилии.

Мама смеется в ответ.

– Это так мило. Пожалуйста, зови меня Джессикой.

Уже вижу, как мы едем домой, а она говорит: «Боже, Ли! Он же невыносимо милый. Саймон, наверное, совсем голову потерял. Что за котик!» И прочее бла-бла.

Знаю, мне повезло. Большинству родителей не нравятся друзья их детей, а у нас все наоборот. Мама обожает всех моих друзей. Даже Мартина Эддисона. Понятное дело, что мои друзья очарованы ею. За примером далеко ходить не надо: к тому моменту, как я заканчиваю возиться с ремнем в машине, Брэм успевает пригласить ее на премьеру «Иосифа». И это даже не странно.

– Мне все еще кажется, что тебе стоило сходить на прослушивание, – говорит мама, когда мы выезжаем на шоссе. – Пьеса просто огонь.

– Не говори «огонь».

– Пьеса просто мороз.

Я делаю вид, что не расслышала.

4

– Это тебе, – говорит мама утром в четверг, когда я спускаюсь к завтраку.

Она передает мне письмо из университета Джорджии: я сразу узнаю адрес и эмблему. Конверт маленький, не такой, как те, в которых я отправляла документы. Просто обычный конверт, как раз подойдет для сообщения, что декан отзывает мою стипендию и отказывает мне в возможности учиться. Спешим сообщить, что в программу стипендиатов университета Джорджии вы были зачислены в результате технического сбоя. Согласно документам, наше отделение намеревалось принять другую Лиа Берк, у которой в жизни не такой бардак. Приносим извинения за возможные неудобства.

– Ты его откроешь или как? – спрашивает мама, облокотившись на стол. У нее накрашены глаза – она иногда красится на работу, – и это делает ее совершенно неотразимой. Глаза кажутся ярко-зелеными. Для протокола: когда твоя мама сексуальнее тебя, это отстой.