Лягушка Басё

- А что собой представляет дочь? – спрашивает мой спутник.

- Черт в юбке. Еще и хромает, как Нечистый. Я подозреваю, что вместо одной ноги у нее копыто. Всякий раз, когда мне хочется убить мою дочь Мариам, я вспоминаю про Нетанию Горалик и думаю: «Не такая уж плохая у меня девочка». Однако Нетании Горалик всего пятнадцать лет, и представить, что она убивает папашу аршином – это надо иметь воображение, какого у меня нет. А теперь, господин Фандорин, когда я вам всё рассказал, давайте вы уже будете доктором Ватсоном. Предоставьте думать мне, а сами делайте, что я вам велю.

Это я так сказал, потому что мы уже подходили к дому Гораликов. У входа топтался Ханан Стефанович, махал нам рукой.

- Слава б-гу, реб Арон, наконец-то вы вернулись! – кричит. - Я вижу, вы сумели найти помощника…

- Покойника не трогали? Ничего не трогали? - перебил его я, пока он не заговорил про сто рублей. Зачем Фандорину про это знать?

- Какое там! Я в лавку и зайти боюсь. Наши все наверху, каждый у себя.

Мой помощник спрашивает:

- С чего начнем, мистер Холмс?

- С того, что вы войдете в магазин и включите электричество. Там темно, как в Африке ночью, потому что ставни закрыты.

Он спрашивает:

- Как же господин Стефанович утром разглядел тело?

Ханан объяснил:

- Там семисвечник горел. Хозяин зажег еще вечером. Теперь уже догорел. Темно…

- А что хозяин делал ночью в лавке? – спрашивает дальше Фандорин.

- Он туда каждую ночь спускался. У него нервы, бессонница. Вид товара его успокаивал. Либер радовался, что у него столько красивых и дорогих тканей. Гладил бархат, атлас, шелк, пил настойку, закусывал сахарным печеньем. Иногда выдует всю бутылку, сядет на пол, привалится к прилавку и заснет. Это часто бывало. Но перед рассветом всегда поднимался к себе и укладывался в постель… Реб Арон, можно я туда не пойду? Страшно.

 - Нельзя. Вы можете понадобиться. Ну же, Фандорин. Выключатель справа.

Фандорин вошел. Раздался щелк. Магазин осветился.

Я сказал себе: «Я – Шерлок Холмс». Глубоко вздохнул и шагнул внутрь.

Ну что вам сказать про место преступления. Когда я утром смотрел на мертвого Либера Горалика при свете еще не догоревших свечей, это было зрелище страшное, но слава б-гу неотчетливое. Когда же засияло электричество, меня замутило.

Покойник валялся на полу около прилавка. Рот разинут, глаза сверкают стеклянным блеском, прямо из груди торчит деревянная палка с циферками. Я поскорее отвернулся. Ханан Стефанович сказал «ой» и ухватился рукой за дверной косяк. Один только Фандорин как ни в чем не бывало подошел к бренным останкам, присел на корточки и стал водить головой туда-сюда, словно принюхивающаяся собака. Но через минуту-другую оглянулся на меня…

- Извините, что начал осмотр без вас. Вы только взгляните, каков удар. Действительно, феноменальная сила. Или же феноменальный аффект.

- Я уже видел, - ответил я издали. - Для дедукции мне достаточно.

Он поднялся.

- Тогда каковы будут ваши указания, сэр?

- Снимите с полки вон ту штуку простынного полотна. Еврею в субботу нельзя поднимать тяжести… А теперь укройте бедного Либера, чтоб он своим видом не мешал мне сосредоточиться.

Мой доктор Ватсон сделал, как велено. Накрытый труп с торчащим из груди аршином стал похож на палатку. Зрелище, скажу я вам, тоже так себе.

Никаких указаний мне на ум не приходило. Пока я думал, Фандорин не стоял на месте, а осматривал окна с задней стороны лавки. Размышлял вслух.

- С улицы – витрины, и они целы. Со двора окна, и на них ставни с прорезью для форточек, но форточки узкие.  Никто посторонний отсюда проникнуть не мог. П-преступление действительно герметичное. На подозрении только обитатели дома. Кажется, расследование будет несложным.

Его бы устами да штрудель кушать, подумал я. Ничего себе – «несложным»! Бес знает, с чего подступиться!

Если бы я был настоящий Шерлок Холмс, я бы закурил трубку. Но огонь в субботу зажигать нельзя. Зато можно вспомнить какой-нибудь подходящий машaль.

В подобных случаях – когда все от тебя ждут чего-то умного, а у тебя в голове простокваша - я всегда вспоминаю машаль о раввине и ученом книжнике. Надеюсь, вы ничего не имеете против послушать хороший машаль? Их сочиняли люди помудрей нас с вами. А главное во всяком машале что? Правильно – нимшaль, концовка, которая превращает мутную простоквашу незнания в белый творог прозрения. И не говорите мне, что творог делают не из простокваши, а то я сам не знаю. Лучше послушайте.

Однажды к знаменитому раввину Пинхaсу бар-Исраэлю пришел ученый книжник и сказал: «Ребе, вот ты всё знаешь. Ответь на вопрос, который меня мучает. Я прочел десять тысяч страниц  и потом десять тысяч дней размышлял о прочитанном, а все-таки не возьму в толк: если малые миры помещаются внутри больших миров, а над большими мирами существуют еще бoльшие, и в обе стороны, большую и маленькую, проекция бесконечна, куда же девается эманация субстата души после смерти – в больший мир или в меньший?».