Лягушка Баскервилей

Я глянула на Ладу, та постучала себя кулаком по лбу и сурово спросила:

– Юра, урод, хочешь на мороженое?

– Да, – с восторгом произнес юноша.

– Тогда бери Лягушкас и шагай вперед и с песней! – рявкнула Донская.

Юра перекрестился, поднял кадку, сделал пару шагов и заорал, словно слон, которому в хобот забралась мышь: «У меня мурашки от моей Наташки…»

Тема споткнулся, я уронила сумочку, а Лада гавкнула:

– Заткнись!

— На вас не угодишь. Сами приказали «вперед и с песней»! – обиделся Юра.

– Идиот… – начала было Лада и замолкла.

По ее враз вытянувшемуся лицу стало понятно – Донская увидела нечто малоприятное. Не успела я сообразить, что произошло, как Лада с грацией владимирского тяжеловоза ринулась вперед.

Я прищурилась и заметила в двадцати метрах от нас Виталия, плотно упакованного в вызывающе белые брюки. Донской разговаривал с черноволосым мужчиной, а позади прораба, возле пластмассовых вазонов, из которых торчали лохматые пионы, сидела на табуреточке ярко размалеванная девица с сине-черными, свисающими почти до талии патлами.

С трубным воплем: «Сука!» Лада подскочила к цветочнице, вцепилась в ее космы и стала тыкать ничего не понимающую бабенку мордой в бело-розовые «шапочки».

– Сволочь! – бушевала прорабша. – Я видела, как ты на задницу Вити глядела! Голодными глазами! Раздевала чужого мужика! Гадина! Убить тебя мало!

Донской обернулся, резко покраснел и попытался схватить жену, я бросилась на помощь прорабу. Но в Ладе проснулась звериная сила, она легко вывернулась из моих рук и вновь напала на торговку. Но у цветочницы первый испуг прошел, она подняла один из вазонов, опрокинула его на Ладу, затем ловко сбила растерявшуюся Донскую с ног и, сев на поверженного врага верхом, начала тыкать ее носом в лужу, приговаривая:

– Нужен мне твой кобель! У него небось и сифилис, и СПИД, и гонорея, и блошки всякие. Перетрахал тут весь женский контингент без разбора. А я девушка честная, мне с таким неохота связываться…

Красный как рак Витя начал оттаскивать Ладу. Розовые брючки дамы стали черными, бейсболка свалилась в воду, золотые браслеты стучали по асфальту. Весь рынок, затаив от восторга дыхание, наблюдал за фарсом. Над местом побоища летали мат, визги и висел густой запах французской парфюмерии, которой, как всегда, излишне щедро была полита Лада.

Тема дернул меня за плечо:

– Поехали.

– Бросить Донских в неприятной ситуации? – растерялась я.

– Ага, – кивнул Тема, – лучше сделаем вид, будто не видели скандала, а то их потом стыд съест. Тебе бы понравилось общаться со свидетелями своего позора?

Признав правоту Темы, я пошла к «Пежо». Лягушкас, который после одиннадцати вечера должен был из непонятного растения трансформироваться в райский цветок, Юра впихнул в джип Темы.

– Хорошие вы люди, – чуть не прослезился несчастный олигофрен, получив чаевые, – поэтому предупреждаю: Олег гад, он не сказал небось, что Лягушкас опасный. Он вас всех сожрет! До единого! У Петра Михайловича с Рублевки тещу съел. Правда, потом сгнил. Не переварил!

– Наверное, у Петра Михайловича была ядовитая теща, – на полном серьезе заявил Тема. – Спасибо тебе, золотко, иди домой. Вот, держи, купишь себе еще мороженое.

Лягушкас мы поставили недалеко от крыльца.

– Умираю спать хочу, – зевнул Тема. – А ты не ложись, выйди потом и на цветок посмотри. Интересно, он и впрямь хорош?

– Маловероятно, – хмыкнула я. – Из котенка не получится тигр.

— Да? – расстроился Тема. – Думаешь, зря потратился?

– Но вполне возможно, что Лягушкас шикарно расцветет, – быстро изменила я точку зрения.

– Ой, только не надо меня жалеть! – скривился Тема.

После ужина я почитала книгу, потом, осторожно озираясь, выползла на балкон и вытащила тщательно спрятанную под железным подоконником пачку сигарет. Противные домашние объявили Ложкино безникотиновой зоной, и мне приходится туго. Если думаете, что активные противники «раковых палочек» Кеша, Зайка и Дегтярев сумели когда-то избавиться от пагубной привычки к табаку, то ошибаетесь – они никогда им не баловались. Мне отчего-то кажется, что, имей Ольга пристрастие к курению, в особняке на каждом шагу стояло бы по десять пепельниц, но Зая не выносит даже намека на запах, как она выражается, «сухого навоза, завернутого в дурацкую бумажку».

Я облокотилась на парапет и стала смотреть вниз. Ой, а что там такое огромное у крыльца? Может, забытая сумка? Причем не дамская, а спортивная! Любопытство стало нестерпимым, я спустилась на первый этаж и спросила:

– Собаки, гулять пойдем?

С громким лаем к моим ногам кинулась одна Жюли. Снап, Банди, Хуч и Черри даже не пошевелились.

– Не желаете размять лапы? – повторила я предложение.

На этот раз отозвался Хуч. Он поднял круглую крупную голову с черными висящими ушами и укоризненно сказал:

– Гав.

Помолчал мгновение и добавил:

– Гав, гав.

На человеческий язык данное высказывание следовало перевести так:

«Мать, ты сошла с ума! Какие гуляния ночью? В животе мурлыкает каша с мясом, вредно топтать лапы, когда идет процесс пищеварения. Иди спать, завтра утром погоняем по саду».