Лягушка под зонтом

– Сделан со старой фотографии, – объяснила она.

– Понимаю. Кое-что можно прочитать. Это карта, о которой вы говорили? – спросил он, указывая на тонкие линии, прочертившие бок барана.

– Да. Карта земли атабасков.

– Сравним с географической. – Никита встал, подошел к шкафу и вынул атлас. – Та-ак... – бормотал он, пытаясь понять что-то, что вертелось в уме.

– Вот, – указала Ольга. – Путоранское плато, их земля здесь. – Она водила указательным пальцем по карте, Никита смотрел на ее розовый ноготь. Ему нравились такие ногти у женщин – аккуратные, без кроваво-красного лака.

– Вам не кажется, что в фигурке есть какое-то несоответствие... – пробормотал Никита.

– Чего с чем? – Ольга быстро повернулась к отпечатку.

– Мне кажется, карта на боку барана должна читаться слева направо, от головы к хвосту. Но здесь – наоборот. Она нанесена на другой бок фигурки, что было... неудобно для мастера.

Ольга молчала, стараясь увидеть то, что заметил Никита.

– Погодите... – бормотала она, он чувствовал, что она не понимает.

– Можно подумать, – продолжал он, – этого барана сделал левша.

– Левша! – Ольга схватила Никиту за руку. – Прекрасно! Значит, мы легко отличим оригинал, не польстимся на копию, если она нам даже попадется!

– Почему вы так решили? – теперь не понимал Никита, о чем она.

– Тот, кто ищет тотем, леворук. Его предки, которые вырезали из кости мамонта этого барана, тоже. Леворукость передается из поколения в поколение. Поэтому тотем, который мы найдем с помощью этой фотографии, никто не сможет объявить подделкой.

– Вот как. – Никита взглянул на Ольгу. – Мужчина, который ищет барана, леворук?

– Да, тот, кто ищет тотем, – левша. Только это женщина, – сказала Ольга.

Она почувствовала в его вопросе особенный смысл и следила за лицом Никиты, стараясь угадать, понравился ли ему ее ответ.

Она улыбнулась, она догадалась...

Никита почувствовал, как дыхание успокоилось – «женщина». Значит, Ольга старается ради женщины. Завтра же он поедет к Мазаеву, покажет ему фотографию. Он снова попытался вспомнить фигурку барана, которой так радовался Мазаев. Но перед глазами возникало расплывшееся темное пятно. Видимо, подумал он насмешливо, коньяка в стакане было не так уж мало.

– Я все понял, – сказал он. – Завтра я кое-что выясню.

– Спасибо, – сказала Ольга. Потом неожиданно встала, наклонилась и поцеловала его в щеку.

Никита не мог подняться со стула. Как будто это был не поцелуй, а удар по голове. Ольга подхватила куртку и выскользнула за дверь.

29

Мазаев открыл дверь сразу, Никита усвоил его манеру: повесив трубку домофона, Владилен Павлович припадал к дверному глазку. Никита выходил из лифта, а Мазаев уже выглядывал из двери своей квартиры.

– Входите, Никита. – Хозяин махал рукой, подзывая, а сам отступал внутрь, протягивая руку.

– Здравствуйте. – Никита пожал руку, сбросил куртку, повесил на рога. Он повернулся в открытой двери гостиной, шагнул и замер на пороге. Ковер сверкал нестерпимым блеском. Он зажмурился.

– Только не падайте, не надо. Не дай Бог, приземлитесь на мои сокровища, – тараторил Мазаев. – По стеночке, по стеночке, прямиком к дивану.

Владилен Павлович был в синем тренировочном костюме и клетчатых тапочках.

Никита подчинился, но на диван не сел.

– Опускайте ваше седалище, – ухмыльнулся Владилен Павлович. – Никаких коварных неожиданностей под пледом на сей раз. Клянусь.

Никита сел не без опаски. Глаза забегали по ковру.

– Послушайте. – Он потряс головой, словно освобождаясь от наваждения. – Это же елочные игрушки! – Он поднял глаза на Мазаева, в них, как и в голосе, сквозило недоумение. – Игрушки! – повторил он.

– Разумеется, – хихикнул Мазаев, – но разве я сказал, что вам показывают россыпи рубинов и алмазов? Игрушки – страсть моего детства. Не утоленная до сих пор. Пытаюсь сделать себе приятное.

Никита всматривался в траченое лицо Мазаева, пытаясь увидеть на нем отсвет детства. Самое удивительное – он был, этот отсвет. В улыбке, такой счастливой, какой до сих пор Никита не видел у Мазаева. Казалось, улыбаются не только губы, но даже толстый нос, обвислые щеки, каждая морщинка возле глаз, на переносице, даже на лбу. Улыбались уши, отогнанные назад пухлыми щеками.

– Всю эту компанию вы развесите на одну несчастную елку? – не унимался Никита.

– А вот тут, должен заметить, есть одна толстая тонкость. – Мазаев засмеялся своему каламбуру. Потом шумно вздохнул. – Чем больше у тебя игрушек, тем меньше их на твоей елке. – Никита ждал объяснения. – Да жалко, вот и весь сказ.

Никита пожал плечами. В его детстве было множество елок с игрушками, похожими на эти и непохожими. Он относился к ним равнодушно; единственное, что он помнил, – Деда Мороза с лицом отца. Эту куклу из папье-маше сделали на заказ друзья Дроздова-старшего. Она и сейчас в шкафу, среди самых ценно-бесценных вещей.

– Откуда они... – начал Никита.

Его пальцы покружили над ковром. Ему в глаза смотрели молочница с теленком на руках, повариха в белом колпаке с кружевами. Перехватив его взгляд, Владилен Павлович объяснил:

– Шестидесятые годы, самое начало.