Эра с ужасом вспомнила, что не успела повторить с Лидочкой хоть какое-нибудь стихотворение. И, не вслушиваясь в рев отвергнутых и увещевания мам, она принялась бормотать, вспоминая:
— «Белая береза… под моим окном… принакрылась снегом…»
Хотя какой сейчас в этом был толк?..
Вышла Лидочка, Эре показалось — почти сразу.
— Ну?! Что спрашивали?!
— Ничего, — шепнула Лидочка.
— Как?! А стихи?
— Нет…
— А басню? Ну хоть что-нибудь?
— Ничего, — виновато поежилась Лидочка. — Сказали: «Ты свободна». И все.
По одной начали выходить девочки. Оксаны не было дольше всех. Потом дверь распахнулась и, подталкивая перед собой Оксану, появилась все та же девушка. Но теперь она улыбалась. И совсем другим, звонким и бодрым голосом она объявила:
— Все, кроме этой девочки, свободны. Всего вам доброго. Оксана, ты с кем? — наклонилась она к Оксане.
— Вот с ней, — независимо тряхнув головой, сообщила Оксана.
— Завтра Оксану нужно привести на фотопробу. Сегодня мы уже не успеем, конец рабочего дня. Часам к десяти сможете?
— А Лидочку? — растерянно спросила Эра и вытолкнула Лидочку вперед.
— Только Оксану, — мягко сказала девушка.
— Нет, послушайте… И почему так быстро? Ее даже стишок не спросили! Лидочка, ты ведь знаешь «Белую березу»? Она знает! Или басню… Ну нельзя же так! Вы ее ни о чем не спросили…
Толкая перед собой Лидочку, Эра теснила девушку, пока та не уперлась спиной в дверь. Мамы, нервно дыша, продвинулись вслед за Эрой.
— Остальные девочки нам не подошли, — ровным голосом сказала девушка и приоткрыла ногой дверь.
— Одну минуту! Секундочку! Я вас прошу! — Эра, протиснувшись мимо оторопелой девушки, проскользнула в комнату.
— Дорогая мамаша, — не повернувшись от раскрытого окна, в которое он выпускал сигаретный дым, с ласковой укоризной проговорил седой мужчина в потертом замшевом пиджаке, — увы, наш фильм не безразмерный. Мы не можем снять в нем всех детей.
Как видно, он привык уже к таким сценам.
— Мамаша!.. Уморил! Явная сестренка.
Женщина, сидевшая за журнальным столиком и, позвякивая бесчисленными браслетами, красившая губы, подмигнула Эре. Еще одна наливала из термоса кофе. Она ничего не сказала и даже не взглянула на Эру.
— Я… извините… Вы должны еще раз посмотреть Лидочку! Спросите у нее стихотворение, басню, что угодно…
— Лидочка — это какая? — перебила Эру женщина с браслетами.
— Ну… рыженькая.
— Дорогая, но она нам не подходит.
— Она вам подойдет, подойдет! Вы просто ее не рассмотрели!
— Жаль, что вам не семь лет, — обернувшись наконец и разглядывая Эру, сказал мужчина. — Но ваша сестра, понимаете…
— Она ведь ни на кого не похожа! Она такая… ну, такая…
— Вот именно, — сухо бросила вторая женщина, дуя на кофе. — Ни на кого. У нас есть свое представление о фильме и о том, какой должна быть героиня. И мы эту героиню, кажется, нашли.
— Тьфу, тьфу, не сглазить, — постучала по столу другая, звякая браслетами.
— Оксана?! Да это же… комар какой-то! Ну, я не знаю…
— У нее прелестные фиалковые глаза, темперамент, улыбка. По сценарию в нее влюбляются все дворовые мальчишки!
— Мы вас убедили? — глядя на Эру, спросил мужчина.
— Нет!
— Ценю вашу стойкость, но, поскольку режиссер все-таки я, мне и решать.
И все же Эра не теряла надежды:
— Хорошо. Пусть не главная роль. Пусть самая маленькая. Самая малюсенькая!
— Не надо торговаться. Мы все здесь устали и…
Режиссер движением руки остановил женщину, пьющую кофе:
— Дело не в усталости. Дело в том, что эта девочка чересчур выделяется. Она необычна. Ей нельзя просто появиться на экране, она притягивает к себе взгляд, все будут следить за ней и ждать от нее чего-то. Ей нужна роль, понимаете? А роли для нее у меня нет. Такие вот дела.
— Ну вот, милая моя, видите… — Женщина в браслетах, накручивая на палец жемчужно-пепельную прядь, сочувственно глядела на Эру.
И Эра, ободренная этим взглядом (ведь не могли же они, в конце концов, не понять!), сказала, глядя ей прямо в глаза:
— Извините мою назойливость, но тут все не так просто. Лидочка… у нее очень трудная жизнь. Нам с вами не понять, потому что мы взрослые… Или, может быть, потому, что мы не такие. Именно потому, что мы не такие!.. А она уже сломалась. Это ужасно, когда такой маленький ребенок и уже ничего не ждет хорошего от жизни, ну ничего абсолютно. И считает, что так и должно быть…
— Что-то я не ухватил вашу мысль, — перебил Эру режиссер. — Кто сломался? Почему?
— Лидочка. Она ведь рыжая, вы сами видели. Вы не представляете, как дети умеют изводить того, кто им чем-нибудь не нравится или кажется странным. Рыжие — они не такие. И я думала: если Лидочка снимется…
— Стоп, — снова перебил ее режиссер. — Вопрос ясен. Но положение от этого не перестает быть безвыходным, потому что все, о чем я только что говорил, остается, увы, в силе…
Не договорив, он удивленно умолк, потому что в этот момент женщина в браслетах вдруг со всего размаха хлопнула ладонью по столу:
— Прекрасно! Зовите сюда свою Лидочку, и вы увидите, что… Т-с-с… — Она прижала палец к губам. — Сейчас вы все увидите сами.
С сердцем, гулко заколотившимся от вновь вспыхнувшей надежды, Эра приоткрыла дверь и позвала:
— Лидочка…