Лягушка в сметане

— Неужели ты думаешь, что за всю жизнь у меня не набралось парочки номеров? — ответила Алевтина с легкой надменностью — она по опыту знала, что и уверенность, и нерешительность заражают окружающих, и хотела, чтобы Илье, ее единственному пока союзнику в этой неведомой конторе, передалась именно уверенность.

— Да нет, не сомневаюсь, — стал оправдываться он, — но ведь специфика…

— Милый мой, — успокоила Алевтина, ? я уже лет пять не девочка и, что нужно пьяным мужикам, как–нибудь соображу.

Договорились созвониться завтра, и она, щедро бросив «Целую, родной!» — положила трубку.

Что нужно этим ублюдкам, она знала прекрасно. Баба помоложе, ритм, секс и побольше тела — вот что им нужно. С «помоложе», увы, не выйдет, чем богаты, тем и рады. А остальное получат сполна. Причем лучшего качества, чем заслуживают. Тут Алевтина в себе не сомневалась.

Великой балериной, она, к сожалению, не родилась, знаменитой не стала — судьба поскупилась на пару козырьков в нужный момент. А вот классной профессионалкой была, причем не так уж давно. И того, что осталось, для кабака более чем хватит.

Кривляться и лебезить перед алкашами она не станет. Не дождутся! Еще в училище их педагогиня, вошедшая в легенды Лигита Карловна, утверждала, что есть два пути к успеху: угождать или побеждать. И высокомерно заявляла, что угождать их научит кто–нибудь другой. Вот и Алевтина угождать не собиралась.

Тем более что все равно не получится: годы не те. За двадцать с лишним лет, начиная с училища, она наработала столько, что теперь было из чего выбирать. Собственно, она этим и занималась, причем уже не первую неделю — с того дня, как сидели с Илюшкой в кафе. То есть, конечно, не прямо выбирала — но думала, между делом, как бы автоматически, ненаправленно и клочковато, не принуждая мозг. Она давно убедилась, что танец дело свободное, его не вымучивают, это на репетициях пот льется ведрами, а придумывать надо легко, от напряжения все равно ничего не возникнет, кроме морщин на лбу.

Вот и все эти дни Алевтина искала будущий номер, словно бы развлекаясь, стараясь получить удовольствие от самого процесса. И кое–что уже нашла.

За стеной Варька негромко гоняла магнитофон. Потом ей понадобилось позвонить, она зашла и потащила телефон к себе, волочащимся шнуром загнав под кровать Алевтинину тапочку.

— Ты в гости не собираешься? — спросила Алевтина вслед.

Варька остановилась:

— А надо?

— Желательно.

— Ну, раз родная мать просит… Лучше до утра?

Она улыбалась, но глаза блеснули враждебно.

— Не дури, — сказала Алевтина, — мне просто надо поработать.

Разъезжаться, подумала она, только разъезжаться. Надо же, поменялись ролями: ей все можно, мне все нельзя…

Пока Варька звонила, пока одевалась, у Алевтины придумалась прямо–таки гениальная композиция первого выхода. И как это раньше ни постановщикам, ни ей никогда в голову не приходило? Впрочем, раньше, усмехнулась она, задачи были иные.

— Пока, мать! — уже в дверях Варька сделала ручкой.

— Варь! — позвала вдруг Алевтина.

Зачем позвала? Ни за чем, так. Просто захотелось удержать дочь рядом еще на секунду. Может, подозвать, дотронуться до теплого родного тельца. Давно ли сама жалась к матери…

— Чего? — вопрос был деловитый и слегка настороженный, словно ждала от матери каких–то очередных требований и уже изготовилась к отпору.

— Зонтик не забудь, — сказала Алевтина.

Все, выросла, отрезанный ломоть. Или на равных, или враги. Нет, только разъезжаться…

Варька ушла, и настала очередь большого зеркала в комнате, так давно не выполнявшего своей рабочей роли.

Для выездных спектаклей сходило и так. Для халтурки придется постараться.

Придумала Алевтина вот что.

Уже много лет на очень, к сожалению, редких концертах она танцевала испанский танец — нормальный испанский танец со страстными ритмами, дрожанием плеч и гордо вздернутым подбородком. К танцу прилагалась маска–домино, широкая красная юбка с большой серебряной пуговицей у пояса, красная же шаль и кассета с музыкой. Поскольку и в музыке, и в танце варьировались мотивы из «Кармен», шаль в конце выполняла роль мулеты, той самой красной тряпки для быка. Танец нравился и публике, и самой Алевтине, и она предполагала использовать его в Илюшкиной конторе. Единственно, чего в нем не было, это специфики. Так вот Алевтина решила в качестве красной тряпки употреблять не шаль, а юбку, сбрасывая ее прямо во время танца. Гениальность же замысла была в том, что танец становился не только «специфичней», но и просто лучше: изображать тореадора в широкой юбке — в этом всегда был что–то неестественное, а вот в обтягивающем трико она войдет в образ легко и сразу.

Теперь надо было прикинуть, что из этого выйдет в натуре.

Она достала красную юбку и минут двадцать пробовала варианты перед зеркалом. В общем, получалось

Второй танец она тоже выбрала из старого: лиричный, с богатой пластикой, почти весь на импровизации. Сперва черный балахон и тоже шаль, но серебристая, затем они спадают и остается туника. Для кабака надо чуть больше надеть, чтобы появилась возможность чуть больше снять.