Лягушки

— А может, и отмечал! Но тебе знать об этом необязательно! Хотя… С тобой всё ещё желает познакомиться госпожа Быстрякова…

— Некогда, — сказал Ковригин. — Сижу за компьютером. Кстати, в спектакле было много пропусков и искажений текста.

А через полчаса позвонила Антонина.

— Сашенька, родной, как я рада тебя слышать! — пулемётными очередями зазвучала сестрица. — А я и сегодня боялась, что ты пошлёшь меня в баню! С тобой всё в порядке?

— Тоня, я вовсе не забыл, что ты, между прочим, синхронная переводчица. Да, со мной всё в порядке. Но пока я не могу произнести: «Я сделал это!».

— Сашка, я так по тебе соскучилась! Прости меня, грешницу, за несусветную блажь!

— Это я должен просить у тебя прощения. Из-за такой глупости завёлся! Превратился в раздосадованного пятиклассника…

— Слава Богу, денежные дела в государстве наши с тобой досады развеяли.

— Но ведь и впрямь нам надо ставить новый дом.

— На какие шиши?

— Встретимся и обсудим, — сказал Ковригин.

— Петя Дувакин просил не отвлекать тебя от работы. А то бы я сейчас была у тебя. По головке бы тебя погладила, братец Сашенька.

— Прекрати, Тонька, сейчас я разжалоблюсь, пушу слезу и пошлю тебя в баню!

— Всё! Целую! И до встречи!

— Погоди! — спохватился Ковригин. — Помнишь, мы играли в пиратские клады и отец рассказывал о тайниках в Журино?

— Конечно, помню.

— К тебе не попали какие-либо отцовы чертежи или макеты? Помнишь, из картона, такие раскрашенные?

— Нет, — сказала Антонина.

— А у мужа твоего, Прохорова, он ведь со вниманием слушал рассказы отца, ничего не осталось?

— Не знаю. Увижу, спрошу. Для тебя это очень важно?

— Нет, — сказал Ковригин. — Теперь и я целую тебя и глажу по головке. И пошла в баню!

А ведь действительно разжалобила его сестрица. Ещё в первых классах Ковригин, начитавшийся книг о мушкетёрах, рыцарях короля Львиное Сердце, шотландских стрелках, поглаживание его русой головы взрослыми считал для себя унизительным, вскакивал или, по крайней мере, терпел прикосновение чужих рук к своей личности. А веснушатому бесёнку, с тощими (тогда) ногами, Тоньке, эта бестактность дозволялась, а иногда, в случаях досад Ковригина, её ласковые прикосновения способны были дать Ковригину облегчение.

Ковригин сидеть у компьютера не смог. Встал. Вышел на крыльцо. Закурил.

Надо было выйти в лес. Пусть ненадолго, пусть и недалеко. Лес для Ковригина был сейчас, пожалуй, важнее лечебных прикосновений сестры Антонины.

Естественно, лес изменился. Вслед за тополями решительно пожелтели березы, раскраснелись клёны, в саду напротив Ковригинского осыпались яблони, и даже на улицах поселка, устланных желтым, рыжим и зелёным, приходилось наступать на притянутые тяжестью Земли плоды, всё больше с красными боками, антоновка в посёлке будто вывелась.