Лягушки, принцессы и прочие твари (СИ)

Никогда раньше я не была настолько бессильна; никогда раньше я так не была так зависима. Это противное положение скорее бесило, чем пугало. Я злилась на Бахдеша… и на себя.

Я много читала о любви до этого. Прекрасное чувство, которое дает крылья, вдохновляет, придает сил… но когда мне посчастливилось ее испытать, я поняла еще кое-что.

Это зависимость.

Бесконечная ломка.

Желание коснуться, обнять, слиться, спрятаться за широкой спиной, в сильных руках. Любовь дает тебе крылья, и ты летишь, но ты мотылек, а не птица. Любовь лишает свободы.

Вместо того, чтобы думать о деле, я думала о Куце. И это раздражало. Я перестала себя контролировать. Я перестала себе подчиняться. Вместо того, чтобы думать, я чувствовала. Меня как будто стало две: безмозглая дурочка, истекающая слюной, и остатки мозгов, которые совершенно не могли понять, что с этим делать.

Как же не вовремя!

И я старалась переключаться. Я внимательно рассматривала пейзаж, коней, солдат. К исходу второго дня я уже запомнила самых характерных по именам и выучила, чем осина отличается от каштана.

Я болтала с Далькой, когда мне позволяли. Повторяла джоктийские неправильные глаголы. Повторять приходилось по памяти, и, скорее всего, склоняла я их все-таки неправильно.

Иногда я пыталась отбиться вместе с лошадью от отряда, рассчитывая, что про меня как всегда забудут, но, увы, лошадь очень мешала. Про нее-то помнили. Честно говоря, в какой-то момент я чуть не слезла с лошади и не ушла в лес пешком, но представила, что без меня могут сделать с Далькой, и не решилась. Да и Куцу бы перепало, хотя он не беззащитная маленькая девочка, выкрутился бы как-нибудь.

Стоило подумать о Куце, и мысли снова превращались в розовый кисель, состоящий в основном из имени «Куциан» и всяческих восторженных придыханий. Поэтому уйму времени я умудрилась потратить на то, чтобы старательно о Куце не вспоминать. Переключиться. Переключиться. Переключиться, я сказала!

К исходу дня третьего мне все это надоело до зубовного скрежета. Жаль, никто не спешил меня развлекать. Кто бы мог подумать, что во время похищения в один прекрасный момент мне просто станет скучно! Я настолько привыкла бояться, что опасения за свою жизнь тоже не добавляли в происходящее остроты. Да реши Бахдеш меня убить, я бы зевнула ему в лицо!

Но когда мы проехали смутно знакомое мне искореженное то ли дождем, то ли нелегкой судьбой дерево, я мигом стряхнула с себя дрему. Путь, который двое больных детей проковыляли за две недели, конный отряд преодолел за каких-то три перехода.

Я привстала на стременах; вот-вот… деревья неожиданно расступились, и мы выехали на… своего рода поляну. Хотя я не уверена, можно ли ее так назвать, ведь на этой жирной черной земле никогда не росло травы; я помнила, какая она мягкая на ощупь, как проседает под ногой и кажется, что шагаешь по болоту.

Тогда я была в бреду. Теперь, не искаженная дымкой горячки, местность выглядела… мирно.

Лошади встали, не готовые ступить в Богов Круг, и я в который раз убедилась, что внешний вид бывает обманчив. Не знаю, чуяли ли звери добро или, может быть, зло; но они определенно ощущали исходящую от места Силу и старались держаться от Камня как можно дальше.

Мы спешились; и тут кто-то изумленно присвистнул. Кажется, это тот самый Цекхеш, обреченный до конца своих дней служить Бахдешу.

Я впервые за много-много лет посмотрела на тот самый Камень. Все, как я и помнила: плоский, гладкий, будто полированный, розовато-сероватый, похож на самую обычную речную гальку, которую увеличили раз в тысячу. Треугольный, углы сглажены все той же силой, что камень полировала. Верхняя поверхность возвышается над черной землей локтя на два, не больше. В центре — дырка.

Дети, находя на берегу реки камень с дырочкой, вешают его на шею, как амулет. А этот камешек подошел бы на изящную шейку какому-нибудь гиганту… или Богу.

Но не это удивило юного Цекхеша.

На камне, скрестив ноги, сидел эльфис. Сложно было разглядеть его с моей позиции, но я все равно его узнала по огромному псу, который растянулся на камне рядом.

Плечи Фанти были расслаблены, он клевал носом; иногда лежащий рядом пес открывал один глаз и тихонько порыкивал, Фанти дергался — но снова задремывал, будто и не замечая спешившегося отряда.

Безмятежность этой картины настраивала бы на миролюбивый лад, если бы я не помнила, что это за Камень. Лер разлегся на священном жертвеннике: не дай Боги, у него кровь носом пойдет или еще что-нибудь в этом роде случится!

Бахдеш измерил шагами священную землю так, будто шел по паркету в собственном доме. Никакой почтительности. Мы с Далькой осенили себя знаками. Я — Вефия, она — Веды. Потом сняли обувь, и лишь потом ступили на землю. Нам не препятствовали. Оружия у нас все равно не было, возможность сбежать, конечно, была, но такая иллюзорная…

А вот Куцу даже не позволили слезть с лошади. Отряд остался там же, на границе Круга и леса.