Лягушонок на асфальте (сборник)

доволен, что я сижу тихо, соблюдаю приличия и не без пользы для головы. Но

он-то думал иначе. Книга была Петькина, занимательная - про английского

короля Ричарда Львиное Сердце. Я зачитался и не заметил, как Лиргамер

остановился поблизости от меня. Когда он крикнул: «Жьж-жю-лик, видь из

класс-са!» - я никак не предполагал, что этот нетерпеливый приказ относится ко

мне. Я подумал, что он относится к Ваське Чернозубцеву, сидевшему передо

мной, и даже постучал ему в лопатку.

- Выбирайся, кому говорят?

И тут я засёк, что ясные глаза Лиргамера, увеличенные толстыми линзами

очков, смотрят не на Ваську, а именно на меня, точней, не смотрят, нет - яростно

взирают. И опять крик, прямо мне в лицо:

- Жь-жюлик, видь из класс-са!

Я оскорбился и сказал, чтобы бы он не обзывался. А еще сказал, что если бы

он по-доброму, то я бы вышел без задержки, а теперь не выйду нарочно.

Он сходил за директором. И директор увел меня из класса, уверив в том, что

Давид Соломонович ещё не познал всех тонкостей русского языка и, конечно, по

чистому недоразумению использовал слово «жулик». Директор благоволил ко

мне. Он жил на той же линии - через барак от нас. Время от времени он

захаживал к нам. Мать и бабушка рассказывали ему о своей женской доле. А

доля у них была горькая, особенно в пору их деревенской бытности. Потчевали

его белым вином, селедкой, желтоватой бочковой капустой и черемуховым

маслом, представляющим собою смесь сливочного масла с истолченной в ступке

сушеной ягодой. Свои воспоминания они перебивали отступлениями,

касавшимися меня. Мать просила директора смягчиться, не прогонять меня из

школы, а там я, глядишь, войду в «твердый разум и налажусь». Бабушка,

поддерживая дочь, обещала каждый вечер творить молитву за его здоровье. Он

без того твердо придерживался цели - сделать из этого сорванца человека - и

поэтому выслушивал их благосклонно, а потом наставлял, как обходиться со

мной. Хотя он говорил для них. они то и дело требовали от меня, понуро

сидевшего на сундуке и приткнувшегося виском к шкафу, чтобы я крепко

усваивал внушения Ивана Тарасовича.

И в этот раз директор тоже заглянул к нам, но с Лиргамером. У него было

смеющееся выражение лица. Он таинственно мне подмигнул, указав глазами на

Лиргамера.

Я так понял ею кивок, что давай, мол, малыш, приготовься к диковинной

потехе. Но потехи не было, то есть, с его точки зрения, она была, а с моей - была

стыдобушка: Лиргамер извинялся передо мной, матерью и бабушкой за

непомерную нетактичность. Мы уверяли его, что это нам надо просить у него

прощения. И просили прощения. Но он тряс головой и доказывал своё. Он

страдал и не знал, как ему очиститься перед школой и прежде всего передо

мной.

- Ты пей и закусывай черемуховым маслом, - говорил Лиргамеру директор, -

и в тебе образуется стерильная чистота.

Приход Лиргамера и директора отозвался на участи моих голубей.

- Завтра же ликвидируй голубятню, - сказала мать, когда ушли директор и

Лиргамер.

Я собрался схитрить - если поволынить и быстро наладить успеваемость и

дисциплину, то она смилостивится. И она бы смилостивилась, кабы не

коварство бабушки. На птичьем рынке она сговорилась с барышником о том, что

оптом и по дешёвке продаст ему голубей. Пока я был в школе, сделка

состоялась, и барышник унёс в мешке всю мою стаю.

Утром, постояв у дверей будки, я зачем-то побрел на переправу. Над прудом,

отслаиваясь от воды, лежал туман. Местами он вздувался серыми башнями.

Неподалеку в нем бодро стучал катерок, и, накрывая этот стук, то и дело широко

и тонко распускались клубки звона - ударял паромный колокол.

Едва паром, сплющивая бортом автомобильные покрышки, подвалил к

пристани, с него на берег прошёл верблюд, таща рыдван с арбузами, пара быков

проволокла воз сена, просвистела свадебная тройка, проехала цыганская

кибитка, влекомая низкорослым башкирским коньком, высыпали красили-

артельщики из России, с мая по ноябрь живущие в Магнитной, у каждого за

плечом узел для разноски трафаретных ковриков, покрывал, накидушек и всякой

перекрашенной одежды.

Возчики с веревочными кнутами стали уговаривать киргиза, управлявшего

верблюдом, продать арбуз. Киргиз был доволен, что ещё не доехал до базара, а

уже навязываются покупатели, но торговать не стал: нужно прицениться.

Кибитку задержали бабы в чёрных полушалках, цыганки что-то наборматывали

им из тёмной брезентовой глубины, и зубы их сверкали, и закатывались

плутоватые глаза, и качались плоские золотые серьги. Кудрявый парень увязался

за тройкой, прося взять его в дружки, а ему кричали, что все свадебные

должности позаняты своими и пришлые не требуются. Красилей окружили

плотники и уговаривали их бросить свое маркое ремесло и подрядиться вместе с

ними строить в зерносовхозе элеватор.

Еще вчера, как и у всех этих людей, у меня был интерес, который окрылял

душу, а теперь его нет, и я не представляю себе, зачем жить.

За спинами плотников я проскользнул на паром, и когда переплыл на правый

берег Урала, то ударился вверх по холму.

В станице гоняли дичь. Стая взрывника, кружившая быстро и слитно, белела

на солнце. С новой силой вспыхнула моя маета. И, проклиная себя за измену