Лягушонок на асфальте (сборник)

большинства детей до школы тухнет. Видишь, чем оборачивается производство металла?

- Тут ты, Славка, прав. Польза для хозяйства оборачивается вредом. Разрушительная,

выходит, польза для человека и для природы. Эх, чего-чего мы только не перевели ради

чугуна да стали. Но ты, сынок, все ж погоди костить металлургов. Без железа мы бы не

одолели Гитлера, не сделались бы великой индустриальной страной.

- Пап, справедливо.

- Нужда в железе, сынок, продолжает расти. Тут же обороноспособность терять

нельзя.

- Выхода, значит, нет?

- Выход-то есть. Все надо в дело производить. Надо рядом с заводом строить

сернокислотный завод, фабрики, которые бы обрабатывали мрамор, гранит, яшму,

самоцветы. Короче, так построить технологический цикл, чтоб ничто не уничтожалось, не

распылялось, не сбрасывалось в отвалы.

- Пап, ты сказал: нужда в железе растет. По-моему, пап, хватит гнать количество. За

качеством надо гнаться.

- Необходимость имел в виду.

- Необходимость - вечный процесс. Пап, люди смертны. Когда начнется истинная

экономия природных богатств - не знаю, но допускаю, что скоро. А вот когда кончится

расточительность жизни, хотел бы знать?

- Как ты сам понимаешь, сынок, я специалист узкий. Пока мы калякаем с тобой, я

вспомнил одну штуку. К нам в санаторий чтец приезжал. Декламировал.

- Что за штука?

- Складная. В стихах. Содержание такое: ради постройки металлургического завода

казна продала картину «Венера».

- «Венеру» Тициана?

- Имя художника не запомнил. Тебе-то откуда известно?

- Среднее образование. А также сверх того.

- Ох ты! Не зря, выходит, я ушибался.

- Пап, элементарно. Я ничего не достиг.

- Достигнешь, коли начинаешь вникать в суть вещей. Содержание значит: продали ее

за океан. Потом... кто-то, автор поди-ка, видит во сне ее живой. Она с укором: дескать, как

же вы... А он: продали, в рабстве чтобы не очутиться. Там еще автор описывал, как любил

деревенскую красавицу. Она, сынок, увяла совсем молодой. Во время войны надрывалась

на колхозной работе.

- Пап, я читал. Поэма Федорова Василия.

- А не Твардовского?

- Федорова. Пап, там есть слова, сама Венера их говорит: «Вы перед вечной

оправдались, попробуйте перед земной». Вечной Венера себя считает, Наташу,

деревенскую красавицу, земной. То, что рано погасла Наташина красота, оправдывается

идеей: «Подвиг стоит красоты». Но я против принесения в жертву красоты и судьбы в

спокойной обстановке. Пап, там есть еще очень верная идея: «Но только личные утраты не

восполняются ничем...»

- Сознаюсь, сынок, я редко задумывался над ценностью человеческой жизни, над

ценностью красоты.

- Ты своим трудом утверждаешь великую ценность труда.

- Только так. Она и нравственная ценность. Самый что ни на есть фундамент

нравственности.

Они замолчали. Вячеслав решил, что отец намеренно замкнул их разговор на

нравственности и сейчас обязательно поинтересуется его поездкой к Тамаре. Вячеслав еле

сдержался, чтобы не сказать отцу, как собирался покончить с собой и как его спасла

Тамара. Очень уж отец был темен лицом. А цвет подглазьев страшен: от сизых разводьев

до фиолетовых, а сквозь них, как смазка йодом, проступает блеклая желтизна.

- Пытаюсь вспомнить, сынок, о чем толковали. Нисколь голова не варит, болванки, на

которые шапки натягивают, лучше кумекают.

- Пап, о расточительности.

- Погоди. Недавно меня донимала тоска. Не просто определить. С красотой ее можно

сплавить.

- Тоску?

- Во! Нравственная красота! Грубятины, разболтанности, фальши - навалом. Уцепил?

- Еще бы!

- Тогда пошли на горно. Печку пора открывать.

44

Горновые, стоя один за другим и хватко держа стальную пику, пытались прошибить

летку. Что-то закапризничал комбайн, с помощью которого подрезали и бурили летку.

Леточная глина закаменела от жара, ухала под ударами пики. Три пары ног, обутых в чуни

и словно припаянных к металлическим плитам, углы локтей, войлочные шляпы тульями

вперед - во всем этом ощущалось слитное упорство. Невольно подчиняясь его силе,

Вячеслав подавался грудью к горновым, будто они нуждались в том, чтобы он им помогал.

Отшатнувшись назад, он услышал, как из печи фыркнуло, и сразу суконные фигурки

горновых побежали среди белого звездопада.

Из горновых Вячеслав выделил высокого верткого парня. Отец сказал, что он техник,

работает на домне с прошлого года, фамилия Андреев, а зовут все Андрюшечкин, потому

что он симпатяга и добряк.

Из летки донеслось клокотание, и чугун потек медленней. Андрюшечкин начал

прочищать пикой леточное отверстие. Спецовка дымилась, когда он, прошуровав дорогу

новому металлу, отскочил от канавы. Лицо раскаленное, потное, но дышит удалым

весельем.

Необычайно здесь, на домне! Сначала искры роились возле горна, белые, маленькие,

ершистые, затем стали взлетать из всего чугуна, бегущего по канаве, сделались