Либерализм

Рядом со словом «собственность» в программе либерализма можно вполне уместно поместить слова «свобода» и «мир». Но не потому, что там их, как правило, помещала старая программа либерализма. Мы уже говорили, что программа современного либерализма переросла программу старого либерализма, что она основывается на более глубоком понимании взаимосвязей, так как имеет возможность воспользоваться плодами прогресса, достигнутого в этой науке в прошедшие десятилетия. Свобода и мир оказались на переднем крае программы либерализма не потому, что многие старые либералы считали, что они скорее равны по значимости фундаментальному принципу либерализма, а не просто являются необходимыми следствиями одного фундаментального принципа – частной собственности на средства производства; а исключительно потому, что свобода и мир подверглись особенно яростным нападкам со стороны оппонентов либерализма, и, опуская эти принципы, либералы не хотели делать вид, что они каким-либо образом признали справедливость возражений, выдвигаемых против них.

2. Свобода

Идея свободы настолько укоренилась во всех нас, что долгое время никто не осмеливался ставить ее под сомнение. Люди привыкли всегда говорить о свободе с величайшим почтением; Ленину только и оставалось, что назвать ее «буржуазным предрассудком». Хотя этот факт сегодня часто забывается, но все это является достижением либерализма. Само название «либерализм» произошло от слова «свобода», а имя партии, оппозиционной либералам (оба обозначения возникли в испанских конституционных битвах первых десятилетий XIX в.), первоначально было «рабская».

До появления либерализма даже благородные философы, основатели религий, духовенство, движимое наилучшими намерениями, а также государственные деятели, истинно любившие свой народ, считали рабство части рода человеческого справедливым, в общем полезным и очевидно благотворным институтом. Считалось, что одна часть людей и народов природой предназначена для свободы, а другая – для рабства. Так думали не только хозяева, но и бо́льшая часть рабов. Они мирились со своей зависимостью не только потому, что вынуждены были подчиниться превосходящей силе хозяев, но и потому, что они находили в этом некое благо: раб был освобожден от забот о каждодневном пропитании, так как хозяин был обязан обеспечивать его всем жизненно необходимым. Когда в XVIII и в первой половине XIX веков либерализм выступил за отмену крепостной зависимости и порабощения крестьянского населения Европы и рабства негров в заокеанских колониях, немало искренних гуманистов выступили против этого. Они говорили, что несвободные работники привыкли к своей зависимости и не воспринимают ее как зло. Они не готовы к свободе и не знают, что с ней делать. Прекращение заботы со стороны хозяина принесет им вред. Они не смогут управлять своими делами так, чтобы всегда обеспечить для себя хоть что-то, кроме самого необходимого, и очень скоро впадут в нужду и нищету. Тем самым освобождение не только не даст им ничего по-настоящему ценного, но серьезно ухудшит их материальное благосостояние.

Что самое удивительное, изложение этих взглядов можно было услышать и от многих рабов, когда их об этом спрашивали. Для противодействия этому мнению многие либералы посчитали необходимым представить в качестве общего правила и даже иногда описать с некоторыми преувеличениями исключительные случаи жестокого обращения с крепостными и рабами. Но эти эксцессы ни в коей мере не были правилом. Разумеется, имели место отдельные примеры жестокого обращения, и факт существования подобных случаев был дополнительной причиной ликвидации этой системы. Как правило, однако, обращение с крепостными было гуманным и мягким.

Когда тем, кто рекомендовал отмену принудительной крепостной зависимости с точки зрения общегуманистического подхода, говорили, что сохранение этой системы также и в интересах порабощенных, они не знали, что сказать в ответ. Ибо против этих возражений в пользу рабства есть только один аргумент, который способен реально опровергнуть все остальные, – а именно что свободный труд несравненно более производителен, чем рабский. Раб не заинтересован в том, чтобы напрягать все свои силы. Он работает ровно столько и настолько усердно, насколько это необходимо, чтобы избежать наказания за невыполнение минимального объема работы. В то же время свободный работник знает, что чем больше он сделает, тем больше ему заплатят. Чтобы повысить свой доход, он выкладывается полностью. Сравните требования, предъявляемые к рабочему, занятому обслуживанием современного трактора, и относительно небольшие затраты ума, силы и усердия, которые всего два поколения назад считались достаточными для крепостного крестьянина в России. Только свободный труд может достичь того, что требуется от современного промышленного рабочего.