Либеральный Апокалипсис. Сборник социальных антиутопий

— А меня — любишь?

— И тебя — нет.

Мартин, уже натянувший штаны, подошел и сел на корточки. Она лежала перед ним — обнаженная, распахнутая, невыносимо сексуальная.

— А зачем все это? Зачем?

— Мое первое «я» не знало. Я — знаю. Я знаю, что вы все не можете без меня, что вы не хотите меня отдавать. Вот тут–то и возникает противоречие.

— Какое?

— У меня те же права, что и у вас. Я имею право на все, ты сам сказал. А вы пытаетесь представить меня как вещь.

— Пока заказчик жив — ты принадлежишь ему.

— Ключевое слово «жив».

И она рассмеялась. Не тем милым, добрым смехом, которым смеялась раньше, не тем очаровательным хохотком, а каким–то другим, холодным, страшным.

Он вышел — и не видел, как она, сгибаясь в три погибели, рыдала на ковре, размазывая слезы по щекам. Потому что она не знала, что дальше. Потому что она сжимала зубы, чтобы стать жестокой и умной. Потому что она никого не любила — и очень хотела наконец кого–то полюбить.

6.

Сцена прощания была точь–в–точь такой же, как и в первый раз. Она молчала, мальчик делал мудрое лицо, Ромни давал какие–то напутствия. И точно так же они с Ромни сидели на диване и смотрели в пустоту, вспоминая женщину по имени Грета, она же Даун Кнудсен.

— Что с ней было до семьдесят четвертого, Ромни? — спросил Мартин.

— Ничего особенного. Школа, работа в кафе, понравилась фотографу, предложил сняться в стиле ню, и вот она в бизнесе. Хорошо платили, партнеры постоянные, ее все устраивало. Не дешевка.

— А после восьмидесятого?

Ромни покачал головой.

— Я ей не рассказал.

— Но ты знаешь?

— Да.

— Откуда?

— Я продолжал копать.

— И?

— Она сгорела за полтора года. Рак.

— Значит… мы спасли ее?

Ромни усмехнулся.

— Ты глупеешь, Мартин. Это синдром любви, право слово. Мы не спасли ее в первый раз, и я не знаю, спасем ли во второй. Мы не вшили ей рак, потому что могли позволить себе не вшивать его. Но мы с тобой понимаем, что болезнь в данном случае совершенно не опасна по сравнению с человеческими чувствами — завистью, ревностью.

— Если она умрет…

— Он станет возрождать ее снова и снова — если у него будет хватать денег. А пока его отец держит бизнес, деньги будут поступать. Возможно, он будет экономить. Скажем, менять ее раз в два года — и каждый раз добиваться.

— Откуда ты знаешь?

— Я же психолог, не забудь. Я все вижу.

Мартин встал, подошел к стене, оперся на нее

рукой.

— Что нам делать, Ромни?

Психолог откинулся на спинку дивана.

— Ждать третьего раза. Просто ждать.

Мартин покачал головой.

7.

Она вернулась на следующий день — к вечеру, измотанная и усталая. Она вошла, как клиент, и Мартин, уже собиравшийся уйти из офиса, по привычке хотел сказать «здравствуйте», но онемел и больше ничего не сказал, потому что она подошла и поцеловала его в губы.

— А где… Барри? — промямлил он, отрываясь от нее.

— Барри нет. У него балкон с низкими перилами, ты же знаешь.

— Как?..

— Я не сталкивала его. Он просто слишком чувствителен к алкоголю. Он упал сам.

Мартин чувствовал ложь.

— Ты знаешь, кто его отец? — спросил он.

— Знаю. Отец закажет у вас его полную реконструкцию — и вернет себе сына.

— Нет. Реконструкция возможна только по прошествии не менее чем полувека после смерти реконструируемого. Он придет за тобой, его отец.

— Придет. Поэтому вы должны успеть оба — ты и Ромни. Поллак как–нибудь обойдется.

Она улыбнулась. И Мартин понял, что не может жить без этой улыбки.

— Вызвать Ромни?

— Да.

— Он уже уехал домой.

— Вернется.

Он вызвал психолога. «Еду!» — ответил тот.

Грета сидела напротив и смотрела на Мартина печально, с едва заметной полуулыбкой, вынужденной, наброшенной на лицо, подобно вуали. В сопроводительных документах несколько раз подчеркивалось: в отличие от искусственной личности полный реконструкт не имеет априорных ограничений. Он может сбежать, может проявить агрессию, у него есть свобода воли, выбора и веры. Но мальчик не захотел это слушать. «Сам почитаю», — бросил он. И ошибся.

Мартин очень хотел поцеловать Грету, но сдерживался. Он понимал, что теперь все будет иначе, что теперь все они под дамокловым мечом, и этот меч рано или поздно сорвется, как ни укрепляй нить.

Когда появился Ромни, они так и сидели — друг напротив друга. Мартин смотрел на Грету, Грета — в пол.

— Что случилось?

— То, что и должно было, — ответила Грета.

— Когда?

— Часа два назад.

— Значит, еще есть время.

У Ромни был вид супершпиона из комиксов. Он что–то тщательно скрывал, и этот факт был написан у него на лице, выдавая его с головой. Не хватало только черного непроницаемого костюма и черных очков.

— Что… — начал было Мартин, но Ромни прервал его:

— Выйдем.

Они вышли из приемной, прошли по коридору в одну из переговорных.

— Мартин, послушай меня. У нас слишком мало времени — я не думал, что получится так быстро.

— Что получится, черт побери?

— Грета номер два — не реконструкт. Она конструкт.

— То есть…

— То есть ее разум спроектирован мной. Она об этом не знает.

— То есть…