— А можно как–то решить с домашним арестом? — подался к следователю отец. — Или с подпиской о невыезде?
Следователь улыбнулся шире, чем прежде.
— Практика показывает, что организатор любительского снаффа как раз и ведет видеосъемку. Но вы правы, решить можно. Если ваш сын согласится сотрудничать со следствием. И для начала назовет имена исполнителей. Исполнительниц.
— Так это девки какие–то устроили? — Отец повернулся ко мне: — Сынок, скажи, кто они. Ты же не виноват!
Я отрицательно покачал головой.
— Жаль. — Следователя мой отказ не смутил. — Тогда советую искать хорошего адвоката. Если окажется, что ваш сын единственный совершеннолетний в банде…
— В банде?! — Мама зажала рот руками и села обратно на стул. Ноги, видно, не держали. А у отца лицо пошло красными пятнами.
— Юрий, ты хоть знаешь, сколько хороший адвокат по умышленным убийствам стоит? Эх, думал тебе «Опель» к сентябрю купить, а ты ради каких–то бандиток…
Рукой махнул, отвернулся. И мне вдруг так обидно стало. «Опель», тот самый, что мы по каталогу смотрели. Красно–оранжевый, трехместный, с двумя пропеллерами. Подумать только, у меня будет собственный винтач! Не будет теперь…
— Умышленное с отягчающими, — добавил масла в огонь следователь. — Так что на ближайшие лет пять вертолет ему не понадобится.
Пять лет?! За какую–то старуху? К обиде добавилась злость. Девки меня попросту подставили, а я их выгораживать должен? С какой радости, если разобраться? Сейлор все равно хотела с крыши прыгать, может, и прыгнет, она ж психованная! Так не одинаково, в тюрьме или на свободе она себе жизнь укоротит?
Я опустил глаза, промямлил:
— Сейлор… то есть, Светлана Мастайкина.
Следователь быстро повернулся ко мне:
— Как? Мастайкина? Ученица лицея, верно?
— Да.
— Молодец, хорошо. А вторая?
Выдавать Марьяшу не хотелось. Лучше, чем она, у меня девчонок не было… Не было, так будут, если в тюрьму не сяду! И вообще, пусть ее папашка отмазывает!
— Мириам Аль–Баради, — еле слышно выдавил из себя.
У отца брови полезли вверх, и опера удивленно переглянулись. А следователь захихикал нервно.
— Дочь вице–мэра?! Очень хорошо! Думаю, вопрос с подпиской о невыезде мы решим незамедлительно.
В наше время судебная машина работает быстро. Недели не прошло, как меня вызвали на оглашение приговора.
Нас провели в небольшую, почти пустую комнату. По одну сторону — информационная панель во всю стену, по другую — дюжина кресел. Я примостился на крайнее, мама и отец — рядом. Больше никого в комнате не было — меня ведь не брали под стражу, и адвоката нанимать не пришлось. Где–то рядом, возможно прямо за стеной, в таких же комнатах сидели Сейлор и Марьяша. Хоть я и убедил себя, что девки сами глупость затеяли, значит, сами и виноваты, что попались, но смотреть в глаза бывшим подругам не хотелось. Следователь пообещал, что и не придется. По крайней мере, ближайшие лет семь.
— Встать, суд идет! — рявкнуло из динамиков.
Родители поспешно вскочили. Разумеется, никакой судья в комнату входить не собирался, — дань традициям. Я тоже нехотя поднялся.
Проиграла бравурная мелодия, стихла. На экране вспыхнула надпись: «Суд приступил к ознакомлению с доводами сторон». Мы вновь сели.
— Не волнуйся, все обойдется. — Мама сжала мне руку. — Следователь обещал.
Я кивнул. Но все равно было как–то муторно. Поскорее бы все закончилось, что ли!
Время тянулось, как резиновое. Где–то там судебная машина изучала предоставленную прокурором и адвокатами информацию, выискивала по базам данных прецеденты, обзванивала присяжных согласно случайно–репрезентативной выборке. Нам оставалось лишь ждать и надеяться. Абсолютно объективная система правосудия, недостижимый идеал для тех времен, когда окончательное решение принимал живой человек, на которого могла повлиять любая непредвиденная случайность — например, чрезмерное скопление газа в кишечнике.
Наконец надпись на экране сменилась: «Приготовиться к оглашению приговора». Мама сразу напряглась, выпрямила спину. Я сглотнул неожиданно подкативший к горлу комок.
«Учитывая активное способствование раскрытию преступления суд приговаривает подсудимого Юрия Акселя (Богдан–Потаповича) к исправительным общественно–полезным работам сроком на три месяца».
— Ура! — Мама вскочила, кинулась мне на шею. Потом они начали обниматься с отцом: — Слава богу, обошлось!
— Еще бы! Следователь врать не станет. — Отец тоже был доволен.
И я улыбнулся. Три месяца мыть общественные сортиры, как последний джумш, — это, конечно, не подарок. Пропало лето, считай. Но ведь не тюрьма! И сколько его, того лета? Зато в сентябре у меня будет собственный винтач. Красно–оранжевый, верткий и быстрый, с широким задним сиденьем, на которое так удобно…
«Местом отбывания наказания назначить, — вспыхнула новая надпись, — летний оздоровительный лагерь для младших школьников. В должности помощника воспитателя. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит».
Улыбка замерзла на моих губах. И весь я будто окоченел от ужаса.
— За что?!!!
Максим Макаренков. Тотальная распродажа