Либеральный Апокалипсис

– Гордыня – самый ужасный грех, какой только можно себе представить! А идти против судьбы, идти против высших сил, спасать тех, кому предназначено умереть, и убивать тех, кто мог бы еще жить, – это гордыня в высшей степени! Этот человек… нет, человеком я его не назову, это чудовище, этот монстр посмел вмешаться в судьбу других людей, вообразил, что имеет право решать, кому жить, а кому умереть! Простите, я не могу спокойно говорить об этом убийце, негодяе и грешнике, не могу!!!

Олег усиленно отводил глаза от монитора, но спрятаться от этого пронзительного, почти срывающегося на поросячий визг голоса он не мог, и еще несколько минут был вынужден слушать, какой он «ужасный грешник» и как возмутительно он себя повел во время стрельбы в супермаркете. Наконец, «специалистка по духовности» закончила свою речь, и врач закрыл видеофайл с ее выступлением.

– Ну что, теперь вы видите, что о вас думают люди? – по-прежнему мягко поинтересовался врач у Серебрянского. – Видите, как их много и как они все единодушны? Причем заметьте, это серьезные и уважаемые специалисты в разных научных областях и в религии, а не просто рядовые граждане. Хотя обычные люди по большей части тоже считают ваш поступок нечеловеческим – могу показать вам записи уличных опросов… Теперь вы понимаете, что совершили преступление?

– Я понимаю, что спас одну девушку от убийцы, – вздохнул Олег, поднимая на него глаза. Эту фразу он уже говорил – и когда его только схватила охрана супермаркета, и на допросе в полиции, и здесь, в больнице, когда психиатры на разные лады пытались добиться, чтобы он признал свою вину.

– Этот мальчик не был убийцей, – тоже тяжело вздохнул врач. – Он просто поссорился со своей девушкой. Ему было плохо, он хотел отомстить всем красивым женщинам вообще и сорвался… Вы не знаете, что творилось у него в душе – как же вы можете его осуждать? Ему было всего двадцать два года…

– Маленький мальчик, – невольно хмыкнул вполголоса Олег. Психиатр сердито поморщился:

– Да, по закону он был уже совершеннолетним! И что – от этого он перестал быть неопытным ребенком? Или, по-вашему, в двадцать один год еще можно не отвечать за свои поступки, а в двадцать два надо сразу же измениться?

– По-моему, – медленно и тихо произнес Серебрянский, – ни в каком возрасте нельзя убивать людей.

– Вот именно! А вы его убили! Не разобравшись в чем дело, почему он начал стрелять, что у него случилось… И вы нисколько в этом не раскаиваетесь, ни о чем не сожалеете!

– Жалею, – еще тише возразил Олег. – Жалею, что не сразу сообразил, что случилось, не сразу на него бросился. Может быть, я успел бы спасти и ту, первую девчонку.

– Почему вы вообще решили, что должны их спасать?

– Я не решал. Я вообще в тот момент не думал – это у меня само получилось.

– Значит, вы все-таки признаете, что действовали необдуманно, что пошли на поводу у своих низменных древних инстинктов?

– Я действовал так, потому что я – мужчина и обязан быть защитником.

– Ох, – врач закатил глаза, – а ведь вы точно дикарь, правильно о вас ученые сказали!.. Мало вам обвинения в убийстве, вы хотите, чтобы вас еще и за сексизм судили? Что это за разделения: мужчинам – драться, а женщинам – полы мыть? Вы же цивилизованный человек!

Серебрянский дернулся было возразить, что про женщин и мытье полов он не сказал ни слова, но сдержался: спор на эту тему мог затянуться и на час, и еще дольше, а ему сейчас больше всего хотелось вернуться в свою палату и ни с кем не разговаривать.

– Ну, подумайте сами, почему вы, совершенно посторонний человек, незнакомый с теми девушками, были им что-то должны? Ведь это же глупость! – продолжал убеждать его врач. – Если бы незнакомые люди сказали, к примеру, что вы должны им денег – вы бы что им ответили? Правильно, послали бы подальше. Почему же, когда речь идет не о деньгах, а о защите, вы думаете иначе?

– Потому что те, кто обязан был защищать покупателей, тоже спрятались за полками! – не выдержал и огрызнулся Олег. – Потому что охранники своих обязанностей не выполнили, пропустили в магазин ненормального с пушкой!

– А что они, по вашему мнению, могли сделать? Спрашивать каждого входящего в магазин, не собирается ли он стрелять? Или, может быть, обыскивать всех и отбирать законно принадлежащее им оружие? А еще – камеры везде расставить и смотреть, не достал ли кто-нибудь пистолет?

– Ну что вы, доктор, – усмехнулся Серебрянский, – как можно! Это же было бы ужасным нарушением прав, свобод и еще чего-то там! Если я так отвечу, вы мне еще и призывы к тоталитаризму пришьете!

– Да вам бесполезно что-то еще «шить», – вздохнул психиатр. – Вы без причины убили человека – это по-любому требует изменения психики, хоть с призывами, хоть без. И теперь я вижу, что вам действительно это нужно, раз уж вы так и не считаете себя виноватым. Андрей! – позвал он ждавшего за дверью медбрата. – Уведи больного к себе, беседа окончена!