Либеральный лексикон

Ирина Левонтина, Алексей Шмелев Либеральный лексикон

The book discusses Russian linguistic expressions typical of liberal discourse: prava cheloveka ‘human rights’, svoboda ‘freedom’, tolerantnost’ ‘tolerance’, pliuralizm ‘pluralism’, chastnaia sobstvennost’ i privatizatsiia ‘private property and privatization’, demokratiya ‘democracy’, spravedlivost’ ‘justice’. We discuss their meaning and usage, connotations, and the attitude of native speakers towards them. These expressions entered into the language at different times and in different ways. At present, different people understand these words in different ways. The book aims at the wide range of readers interested in Russian culture, the Russian language and the history of ideas.

В оформлении обложки использована картина А. Дейнеки (1899–1969) «Никитка – первый русский летун». 1940.

Язык перемен и перемены в языке

Есть распространённый публицистический приём: приписать языку полумистическое значение, объявить его носителем высшего знания о народе и его исторических путях. А дальше (в зависимости от идеологической прописки публициста) либо радоваться тому, что русское языковое сознание отторгает ценности либерализма, либо возмущаться русской косностью и неизбывным языковым консерватизмом, который не даёт нам выразить универсальные идеи и предопределяет отказ от них. Этим приёмом охотно пользуются политики, журналисты, самодеятельные мыслители и общественники. И прежде всего в зоне риска оказывается «либеральный лексикон», то есть (согласно формуле Ирины Левонтиной и Алексея Шмелёва) набор «важных для либерального дискурса языковых выражений: права человека, свобода, толерантность, плюрализм, частная собственность и приватизация, демократия, справедливость».

Говоря о несовместимости русского языкового сознания и всего круга либеральных представлений о стране и мире, чаще всего приводят в пример «толерантность»; она, по массовому убеждению, не приживается ни в языке, ни в истории. Зато «терпимость», как считают многие, не просто лучше, не просто своеродней, но содержит в себе иной жизнестроительный смысл. Быть толерантным значит признавать ценностное равенство любых идей и принципов, поддерживать релятивизм, а проявлять терпимость значит просто терпеть чужие ошибки, соблюдая верность единственной и неделимой истине. С точки зрения прогрессистов это плохо, с точки зрения традиционалистов хорошо, но и те и другие сходятся во мнении, что наш язык а) отторгает толерантность, отказывается принять его в свои духовные объятия, б) как бы диктует нам иной цивилизационный выбор.

Точно так обстоит дело и со свободой, которой, если верить доморощенным философам, никогда не дотянуться до настоящей русской «воли», и с частной собственностью, которая не укоренилась в языке и поэтому заведомо не укоренится в жизни. И с правами человека, и с плюрализмом, и с гражданственностью, и со справедливостью…

Тотальному языковому детерминизму противостоит тотальный же языковой конструктивизм. Ничего страшного, подумаешь, язык управляемая система, мы знаем примеры того, как в обозримые сроки ему навязывали новые значения, новые слова, новые обороты. И тем самым меняли сознание общества. Здесь обычно следует ссылка на большевиков в разгар советского культурного эксперимента и нацистов после их прихода к власти в 1933-м. Называют прекрасные книги, где описаны процессы управляемого языкового взрыва – и в СССР, и в Германии. Вспоминают злые наблюдения Ивана Бунина в «Окаянных днях», язвительные реплики Лидии Чуковской в повести «Спуск под воду» – или записки немецкого филолога Виктора Клемперера[1]. Порой ссылаются и на другой опыт социального конструктивизма, гуманистический, творческий. От чехов XIX века, создавших свой литературный (а значит, и политический) язык практически с нуля и ставших, по выражению философа и президента Томаша Масарика, «филологическим народом», до реализованной языковой утопии Элиэзэра Бен Йехуды, который поставил целью жизни «оживление» иврита, запустил процесс возвращения «книжного» языка в массовый обиход. И победил.

Спору нет, в истории были и будут случаи политических усилий, которые воздействуют и на лексический состав языка, и на его смысловую окраску. Но из этого никак не следует, что при любом удобном случае нужно подвергать живой общеупотребительный язык деконструкции (она же перекодировка). И что национальная картина мира сама по себе является закрытой и архаичной. Но ещё более рискованным кажется противоположный вывод, о необходимости языковой контрреволюции, ведущей к русификации универсального.

По-своему яркий и не лишённый верных наблюдений концепт предложил экономист Виталий Найшуль с своём «Букваре городской Руси».