Либеральный русофил. Сэр Исайя Берлин, как создатель современного либерализма

Его статьи больше всего напоминают хорошо построенные журналистские очерки, и вы не сразу замечаете, что речь идет о самых глубоких понятиях и представлениях, лежащих в самой основе философских систем; о неявных допущениях и упрощениях, которых не замечали и сами именитые создатели таких систем. Из многостраничных размышлений какого-нибудь известного мыслителя вроде Канта, Берлин может в нескольких фразах выделить самую суть и изложить ее настолько просто и понятно, что не сразу верится, что речь идет о том самом философе, который совершил, как принято считать, «коперниканский переворот» в истории мысли. У Берлина нет никакого преклонения перед авторитетами — он может рассматривать наравне с тем же Кантом возражения от современного тому французского публициста, само имя которого вы сегодня с трудом раскопаете в именном указателе академической «Истории философии». Но если Берлин уж вцепляется в какую-нибудь деталь воззрений, например, Тургенева или Белинского, он будет копать настолько глубоко, насколько сможет дотянуться: цитировать частные письма современников, статьи давно забытых критиков, замечания и дневники очевидцев; обязательно будет рассмотрен общероссийский и общеевропейский контекст, а может заодно и мусульманский или китайский.

А вторая особенность его трудов вытекает, очевидно, из преподавательской привычки ограничивать себя во времени и тематике. Вы не встретите у Берлина всеобъемлющей характеристики героев его текстов: так, в очерке о Герцене[1] ни разу не упоминаются привычные при рассмотрении его деятельности темы отношения к народникам или «русской общине», или влияние «Колокола» на российскую атмосферу; зато соответствующая заявленной тема о взглядах Герцена на свободу будет разобрана чуть более, чем полностью.

Свобода: негативная…

С лекции «Два понимания свободы»[2] (Оксфорд, 31 октября 1958 года) и началась разработка Берлиным теории либерализма на совершенно новой основе: он не пытается постулировать какие-то истины («человек явлен (создан) свободным», «моя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого», «свобода — добро, несвобода — зло» и тому подобные штампы, которые во множестве наплодила эпоха Просвещения), нет, он спокойно говорит: а давайте посидим и подумаем, в чем, собственно, проблема. И начинает даже не с центрального вопроса о принуждении и свободе, а с обоснования неочевидной точки зрения о том, что в настоящее время идеи правят миром. Да, всем нам не нравится словечко «идеология», от него стараются избавиться — даже в Российской конституции в статье 13 записано «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной», и нельзя даже сказать, что путинское правление эту норму формально нарушает (тем не менее нарушая ее на практике на каждом шагу). Но отрицание решающего влияния идей на политику, с попыткой все свести к «естественным причинам» (материально-экономическим, например), явно противоречит фактам.

Если исключить из рассмотрения идейную основу какого-либо политического течения, состоящую в формулировании целей, то остаются лишь технические вопросы их достижения, а это можно решить формально «с помощью инженеров и машин», говорит Берлин (мы тут, конечно, добавим «электронных вычислительных»). «Вот почему», говорит Берлин, «те, кто связал свою веру с неким грандиозным, преобразующим мир явлением вроде окончательного торжества разума или пролетарской революции, непременно верят и в то, что все политические и моральные проблемы можно превратить в технологические» ([2], стр. 123). Но условием появления таких проблем являются все-таки именно идеи, и имеет смысл начинать именно с них.