Либерия

Алексей пробирался по сугробам, стараясь не отстать от колдуна, спина которого с трудом угадывалась сквозь снежную пелену. Не на шутку разыгравшаяся метель слепила глаза, мешала дышать, сыпала за воротник ледяное крошево. Видимо, мело всю ночь, потому что от протоптанных тропинок не осталось и следа. Молодой человек уже жалел, что отказался от предложенных Чурилой снегоступов — непонятные конструкции, сплетенные из ивовых веток, доверия ему не внушили. А теперь он, чертыхаясь, мерил сугробы и едва поспевал за стариком, шустро шагавшим впереди.

— Ну и погодка! — выдохнул Алексей, останавливаясь около колдуна, присевшего отдохнуть на поваленной березе. — Представляю, что в поле творится, если в лесу так метет.

— Да уж! — усмехнулся Чурила, отряхивая с бороды и усов налипший снег. — Пуржит знатно. Пришлось, однако, постараться, всю силушку истратил, индо в глазах замельтешило.

— Так это ты наколдовал? — недоверчиво спросил молодой человек.

— А ты, никак, сумлеваешься? — обиженно вскинулся старик. — Что делать-то было? Ты вокруг села так наследил, ровно стадо бешеных коров бегало. Разве каждый след затрешь-заговоришь? Вот и пришлось поднатужиться.

— Ну, ты силен! — Алексей постарался, чтобы голос звучал не слишком скептически — обижать старика не хотелось. — А мужики говорили, что ранние морозы и снегопады — это твоих рук дело. Правда, что ли?

— Моих, не моих — это дело десятое. Сами они себе беду накликали, людишки-то. Ведь как живут?! Кому молятся?! — Глаза старика вспыхнули таким яростным фанатичным огнем, что стало неуютно. — Иноземному распятому рабу кланяются, а своих исконных богов забыли! А без богов-то, без их силы, да призору хиреет Земля Матушка. Скоро и вовсе рожать перестанет. А людишки все больше забывают изначальные-то обычаи, что дедами да прадедами установлены были. На землю плюют, харкают, в огне святом, что в печи горит всяку дрянь жгут. До чего дошли — мужики баб бьют! Да разве после этого будет земля рожать?

Колдун вскочил, затряс кулаками, встопорщил бороду.

— Вот, ужо, проснутся старые боги, да не абы кто, а сильнейшие! Они тогда всех переберут, кто в чем повинен… наведут порядок… Я…

Старик внезапно осекся, хмыкнул, косо глянул на Алексея и проворчал:

— Будет языком-то трепать, поспешать надо. А то до ночи в Москву-то не придешь.

И, не оглядываясь, проскользнул под еловые ветки, да так, что ни одна не дрогнула. Словно и не человек был, а бесплотный дух.

Прощаясь на опушке, Чурила грустно вздохнул:

— Ты уж не забывай старика, заходи. Коли не заладится с поисками, может, придумаю чего. Есть у меня мыслишка одна. Только уж больно ненадежная.

Старик махнул рукой и исчез в лесу.

Метель стихла, заметно похолодало, мороз пощипывал щеки, хватал ледяными пальцами за уши, а изо рта валили клубы пара. Вынырнув из очередного перелеска узкая, в одни полозья, дорога влилась в широкий оживленный тракт. Алексей облегченно вздохнул — он уже начал опасаться, что Чурила завел его не туда. Но теперь было ясно — большой город близко. Ехали дровни, груженные разнообразной кладью, торопились по каким-то важным делам группы конных стрельцов, пролетел, разбрасывая комья снега, расписной возок, поставленный по зимнему времени на широкие полозья. Самый разномастный народ двигался в обоих направлениях. Не улица современного города в час пик, конечно, но дорога была оживленной, и на одинокого путника внимания никто не обращал. Только лошади всхрапывали и косили настороженным глазом.

Алексей подумал, что надо было спросить у колдуна, нет ли какого-нибудь средства от этой напасти. А то время такое, что приличные люди пешком не ходили. Вон, бояре даже в соседний терем верхом ездили, а безлошадного и за человека не считали. Да и неудобно это, когда от тебя каждая кобыла шарахается, а собаки рычат или воют как по покойнику.

По обе стороны тракта тянулись посады. Приземистые домишки, почти по крыши занесенные снегом, сбивались в кучки, как грибы на лесной полянке. Кучка от кучки стояли далеко, видимо, их окружали огороды и выпасы, сейчас занесенные снегом.

В морозном воздухе плыли запахи дыма и конского навоза. От этой едкой смеси слезились глаза, хотелось чихать, и молодой человек проклинал свое волчье чутье. Время от времени, правда, долетал аромат свежеиспеченного хлеба, от чего в животе начинало урчать, а рот наполнялся голодной слюной. Есть хотелось неимоверно — нехитрый завтрак в избушке колдуна молодой организм уже давно переварил. Алексей старался не бросать на лошадей слишком уж плотоядные взгляды и прибавлял ходу, торопясь попасть в город. Знакомый Сен-Жермена держал трактир, и, значит, с едой проблем не будет.