Либерия

Петр Аркудий — доверенное лицо кардинала Сан-Джорджо, прекрасно понимал канцлера. Сапега прав — посольство заранее было обречено на провал, но главная цель его не в заключение Унии и даже не в распускании слухов о выжившем царевиче Дмитрии, чем люди Сапеги активно занимались весь этот год.

— Успокойтесь, пан канцлер. — Аркудий подошел к столу, наполнил серебряную чарку дорогим фряжским вином и подал Сапеге. — Вот, выпейте. Гнев разъедает душу и туманит разум, да к тому же он совершенно бесполезен. У вас сложная миссия, и я преклоняюсь перед вашим терпением и умом. Но, думаю, вы и сами понимаете, зачем мы здесь.

Казна короля Сигизмунда пуста, и как бы он не желал союза с Московией, у него просто не хватало средств, чтобы снарядить посольство, тем более такое. Ваша шляхта не спешит оплачивать долги своего короля. За него это сделал Рим. Но у католической церкви в Московии свои интересы, и вы не можете не считаться с ними. Папский нунций Клавдий Рангони, который привез деньги, вам это ясно сказал. И кардинал Сан-Джорджио, и сеньор Рангони не глупее вас и понимают, что статьи Унии, касающиеся прав католической церкви на территории Московского государства, русские никогда не подпишут. Включение этих статей, наряду с другими, более привлекательными для царя Бориса, сделает переговоры непростыми и продолжительными. А это даст время осуществить то, ради чего, собственно, и затевалось посольство.

— Пся крев! — выругался Сапега, гневно сверкнув глазами. — Я хочу заключить договор, который выгоден моему народу! Да, что там выгоден — он жизненно необходим стране, пока ее не разорвали на клочки. А я не могу это сделать из-за дурацких статей, навязанных нам Римом. Меня совершенно не интересуют авантюры церкви, точнее, некоторых ее прелатов!

— Не интересуют? — Аркудий насмешливо поднял бровь. — Вот как? А деньги этих прелатов вас интересуют? Нет, друг мой, золото, полученное на организацию посольства от сеньора Рангони, следует отрабатывать.

— Вот и отрабатывай! — Сапега гневно отшвырнул недопитую чарку. Та звонко стукнулась об угол печи, оставив на побелке похожее на кровь пятно. Год мы уже здесь сидим, а ты все не нашел то, за чем приехал! Собака Щелкалов уже давеча намекал, что, мол, хватит проедаться, пора и честь знать. Мол, нынче неурожай, а на такую ораву хлеба не напасешься. Я думал, со стыда сгорю.

— Так нечего было тащить за собой столько народу. Только слуг да челяди всякой больше семи сотен. Каждый пан перед другим похваляется — вон, мол, свита у меня какая, а кормить на свои деньги эту свиту не желает.

— Да ты… — пан Сапега схватился за саблю, оскалился, встопорщив усы, но потом махнул рукой. — Лаемся тут без толку, скоро как крысы в крысоловке горло друг другу грызть будем на потеху московитам. По мне так то, что ты ищешь, и не существует вовсе. Я решение свое принял. Соглашаюсь на предложения русских и подписываю Унию, а после Николаева дня — домой. Больше задерживаться не вижу смысла, да и стыдно сидеть здесь как бедным родственникам, да дожидаться, когда пинками выгонят.

Пан Сапега поправил шитый золотой ниткой широкий пояс и, не глядя, на Аркудия, вышел из горницы.

* * *

В город Алексей возвратился, когда уже стемнело, пробрался огородами, перекинулся, откопал в сугробе спрятанную одежду, оделся, стуча зубами от холода и ругаясь. Рубаха и штаны промерзли, а в сапоги набился снег, надевать их было неприятно, но пришлось терпеть — не бегать же босиком по морозу. Молодой человек решил, что надо бы поинтересоваться у Леси, как ей удается перекидываться, не раздеваясь. А то такая морока каждый раз с одеждой! Они, конечно, не договаривались о встрече, но не было сомнений в том, что она обязательно будет.

В первом же дворе Алексей снова нарвался на собаку, но, к счастью, вспомнил то слово, что ему сказал колдун — отпугнул залаявшую, было, дворнягу. Днем-то, убегая от стрельцов, совсем забыл про заклинание, вот и собрал целую свору. Усмехнувшись, молодой человек подумал, что, может, и хорошо, что забыл — славно погулял по лесу с волчицей. Охота выдалась удачной, да и не только охота. На какое-то время показалось, что вот так бы и бегал всю жизнь с веселой подругой, не заботясь ни о каких проблемах, но быстро одумался — нельзя поддаваться таким мыслям. Волчья жизнь, конечно, беззаботная и вольная, но он-то себя человеком считает.

Пробираясь по ночной Москве, Алексей пару раз вышел на рогатки[11], но удачно прикинулся несчастным, пьяным иностранцем, бредущим в Немецкую слободу. Стрельцы, греющиеся у костров, ворчали, но пропускали, провожая сочувствующими взглядами. Молодой человек уже понял, что пьяных здесь, если и не уважают, то жалеют, и пьянство считается вполне приемлемым оправданием многих проступков.