Либерия

Виллу компании "Металл Либерия" мы нашли довольно быстро; это был единственный дом в округе, где жили белые, и наши подруги знали, где его искать. Гораздо сложнее оказалось попасть внутрь: охранники снова спали беспробудным сном. Мы молотили кулаками в ворота, стучали по ним ногами... Охрану разбудили только увесистые булыжники, которые девушки, вскарабкавшись к нам на плечи, ловко швыряли поверх ворот в темный двор.

Ввалившись в свою комнату, я стащил с себя мокрую рубашку с рваной дырой на груди и безвольно рухнул на кровать.

Сусу села рядом. Помолчав с минуту, она сказала:

— Фанта говорила мне твое имя, но оно слишком сложное, и я его забыла. Так как тебя зовут?

— Евгений... — прохрипел я, уткнувшись лицом в подушку.

— Бигини, скажи, ты работаешь в ООН?

— Нет... — мысленно я предложил ей заткнуться.

— Почему? — искренне удивилась она. — Ты же белый, разве ты не можешь получить работу в ООН?

— Ладно, я попробую. Только не сегодня...

— Обязательно, попробуй! — серьезно сказала Сусу. — Завтра же. Бог тебе в помощь! Работать в ООН — очень хорошо и приятно. Большая белая машина, куча денег — и никаких обязанностей.

Она сняла блузку, оставшись в бюстгальтере и коротких шортах, легла на кровать рядом со мной и глубоко вздохнула. Перед моими глазами оказался безобразный шрам на ее левом плече, по виду совсем свежий. Он был грубо зашит нитками; сквозь дырочки понемногу сочился гной.

— Что это такое? — спросил я, поднимая голову.

— Пару дней назад, когда я шла домой после дискотеки, на меня напали хулиганы, хотели забрать телефон. Я стала убегать, меня догнали, один из них ударил меня ножом в спину.

— А кто зашивал рану?

— Сестра. У нее есть швейная игла и нитки.

Нижняя часть спины и левый бок у Сусу были покрыты сплошной елочкой из старых шрамов, коротких и толстых. Я не стал спрашивать, что это такое, потому что не хотел услышать еще одну душераздирающую историю. Чрезмерная жалостливость не раз толкала меня на необдуманные поступки. В детстве я таскал домой бездомных собачек и котиков, будучи не в состоянии вынести их беззащитного, несчастного вида; Сусу уже начинала вызывать у меня похожие чувства... Нет, нет, нет.

— Бигини, ты точно не хочешь секса со мной? — жалобно сказала Сусу после минутного молчания. — Хочешь, я сделаю тебе маленький "сосать-сосать"?

Я посмотрел на Сусу, морщась от чудовищной головной боли.

— Нет, спасибо, — сказал я, отворачиваясь.

— Но почему? Почему? Я тебе совсем не нравлюсь? — и Сусу разрыдалась, сев на кровати и закрыв лицо руками.

Тело ее содрогалось, а по щекам текли настоящие слезы. Я никогда не мог равнодушно наблюдать за плачущими женщинами... Вот и теперь мне стало жалко эту несчастную худую девчонку с таким жутким шрамом на спине.

— Сусу, ты мне нравишься, — соврал я, пытаясь изобразить искреннее выражение лица. — Но, видишь ли... Меня дома ждет невеста! И я не хочу ей изменять.

— Тогда я хочу просто быть твоим другом! — сказала Сусу, немного успокоившись, но все еще всхлипывая.

— Ну вот и хорошо, — сказал я. — Давай дружить. Только без секса.

Сусу кивнула, снова улеглась рядом со мной и стала рассказывать мне про свою жизнь.

В пятнадцать лет она стала встречаться с немцем, который работал в какой-то благотворительной организации. Их роман длился около года, а потом у немца закончился контракт, и он уехал домой.

К моменту нашей встречи Сусу уже лет семь искала белого принца по ночным клубам Монровии. Жизнь проститутки была нелегкой и полной опасностей. Если ей не удавалось снять клиента, то нужно было сидеть в клубе до утра, так как в темноте до дома она живой и невредимой не добралась бы — местная шпана таких, как она, не жаловала.

— У меня нет времени на черных парней, — говорила Сусу. — Они грубые и жестокие. Они бьют женщин, забирают у них деньги. Я ищу хорошего белого парня, который сделает мне ребенка и будет обо мне заботиться, присылать мне деньги из-за границы на воспитание малыша. И когда-нибудь заберет меня к себе. Наш ребенок будет белым-белым... Он будет светловолосым и голубоглазым, как его отец...

Я смотрел на Сусу слипающимися глазами, вполуха слушая ее неспешные мечтательные рассуждения. В соответствии с традициями Достоевского и Толстого нужно было с готовностью отдать ей свою последнюю рубашку. Но зачем ей моя грязная, пропитанная потом рубашка с рваной дырой у сердца? Чем я мог помочь ей и всем этим бедным изможденным людям, которые, как бабочки на свет лампы, летели в дом из темноты, будто это могло что-то изменить в их безрадостной жизни, полной унижений, нужды и страданий? Чувствуя себя последним негодяем, я постепенно погрузился в глубокий сон...

ГЛАВА 4

...который продлился часа полтора, не больше.

Меня разбудил звук голосов за дверью. С трудом приоткрыв глаза, я огляделся по сторонам. Сквозь занавески проникали утренние лучи солнца. Я был по- прежнему одет в свои джинсы с вытертыми коленями; носки и рубашка с оторванным нагрудным карманом валялись на полу. Сусу, в бюстгальтере и шортах, спала рядом со мной на кровати.