Либертанго

Мало кому удалось бы припомнить имя Израилевича: человеку с такой фамилией имени обычно не требуется. Но Макс учился с ним в одной группе и случайно помнил: Израилевича звали Борей. Сейчас он сидел на стуле, выложив на стол бумажник и записную книжку с адресами потенциальных жертв.

Гость имел примечательную внешность: при небольшом росте и коренастом сложении, в теле его имелась неуловимая диспропорция – слишком ли короткие ноги, а может, чересчур длинные руки – не разберешь. Картину довершали большая с залысинами голова, толстые губы и очки с мощными линзами. Говорил он в нос, речь его – замедленная и монотонная – походила на речь терминатора.

Да, Израилевич обладал солидным набором достоинств, но сегодня Макс был рад и такому обществу.

– Боря! – с порога возликовал он. – Ты очень кстати! Пьянствовать будем?

– Ну, не знаю… – прогундосил Израилевич своим знаменитым насморочным голосом. – Здравствуй, Максим.

– Привет. Так я не понял, ты пить будешь?

– Сначала надо посмотреть… Я потом решу.

Макс поставил тарелку со шницелями на стол и достал из шкафа бутылку водки.

– Водка? – разочаровано протянул Израилевич. – А я думал, что-то другое.

– Какое еще тебе другое? – Макс начинал злиться. – Ну, если хочешь – специально для таких как ты, – есть пиво.

– Покажи пиво, – продолжал гнуть свое Израилевич. – «Маккаби»? Местное… А иностранного у тебя нет?

– Иностранного – нет! – отрезал Макс. – Всё! Я начинаю, а ты – как хочешь.

Макс откупорил водку и налил стакан на треть. (Израилевич всё вертел банку пива, не решаясь открыть.) Смысла медлить не было, и Макс решительно влил в себя содержимое стакана. Грохнув о стол, он всадил в шницель вилку, откусил добрую половину и, тараща глаза, принялся интенсивно жевать.

Израилевич в священном ужасе наблюдал за приятелем. Затем он перевел взгляд на пиво в своей руке и, наконец решившись, потянул за кольцо. Раздался сухой щелчок – кольцо оторвалось, оставив банку закупоренной.

– Кажется, я порезался… – прогнусавил Израилевич, со всех сторон разглядывая палец с надетым кольцом. – Или не порезался?..

Ругнувшись, Макс забрал у Израилевича банку, поставил в эмалированную миску, приладил сверху нож и ударил ребром кулака – зашипев, пиво потекло через край.

– Можешь налить сюда. – Он придвинул Израилевичу стакан.

Израилевич налил на треть и, понюхав, неуверенно пригубил. Пошлепав губами, он сделал еще глоток и о чём-то задумался. Макс тем временем доел шницель и налил себе еще.

– Кажется, я уже пьяный, – сказал Израилевич и потер лоб. – Мысли путаются.

– Закуси. – Макс положил возле него вилку.

– Я больше яйца люблю. – Израилевич наколол шницель и с подозрением понюхал. – Но я их обычно в гостях ем. А до своих яиц руки не доходят…

Возникший на мгновение образ Израилевича, тянущегося к своим яйцам непропорционально длинными руками, побудил Макса незамедлительно влить в себя порцию.

Он включил радио: говорили о развертывании военной операции «Буря в пустыне».

– Боря в пустыне! – скаламбурил Макс, пытаясь взбодрить почти уже задремавшего Израилевича. – Про тебя, что ли?

– Не про меня, – отозвался Израилевич. – Я не в пустыне.

– Это – как посмотреть. Иудейская-то пустыня – вот она, вокруг нас.

Радио снова и вновь напоминало о правилах поведения при воздушной тревоге, о противогазах, герметичных комнатах и бомбоубежищах. Но после многократного повторения это уже не воспринималось.

Израилевич переместился на койку Ифтаха и, привалившись к стенке, всё-таки задремал. Макс налил себе очередную порцию и, держа в руке стакан, пытался определиться: пора? Или еще нет?

Внезапно радио смолкло, и на фоне эфирного треска отчетливо прозвучали два слова: нахаш цефа. В то же мгновение за окном оглушительно взвыла сирена.

Оба подскочили. Израилевич, ничего спросонья не понимая, таращился на Макса, глядя как тот, машинальным движением опрокинув в себя стакан, наколол шницель и оттяпал зубами половину. Израилевич тоже схватил одной рукой стакан с недопитым пивом, другой – вилку и воткнул ее в шницель.

Сирена не умолкала, тошнотворный вой выворачивал внутренности.

– Ракета летит четыре минуты, – сказал Макс. – Полминуты прошло.

Израилевич не знал, за что хвататься. Шаря по столу, он рассовывал по карманам вещи: бумажник, записная книжка… что там еще?!

Макс тем временем влез в ботинки и надел куртку:

– Готов? Идем.

В коридоре хлопали двери и слышался топот, перекрываемый адским воем сирены. Покинув здание, ребята пересекли двор, заскочили в соседний корпус и спустились на три пролета.

– Ялла, ялла! Давайте! Скорее! – поторапливал входящих человек, дежурящий возле толстой железной двери.

Убежище представляло собой бетонный ящик, вдоль стен располагались скамьи. Половину мест уже заняли, народ прибывал. Макс сел на свободную скамью, Израилевич плюхнулся рядом. С другой стороны от Макса сели две перепуганные растрепанные израильтянки и тут же принялись о чём-то возбужденно трещать.