Либитина (СИ)

Я замечаю знакомые золотые искорки в его темных глазах. Увидев их пять лет назад, я потянулась к нему, выбрала его. Они напомнили мне о тайне золотистого ореола свечей… И сейчас, когда тайна разгадана до конца, я убеждаюсь, что сделала верный выбор. Эта мысль ненадолго придает сил.

Гесси приводит отряд к входу в логово, и я выпускаю против охотников немногих оставшихся кукол, чтобы те, отступая по коридорам, вели убийц прямо в мою камеру. Разворачивается последний недолгий бой.

Рука куклы-писаря так и летает, сплетая кружево строчек… Этот лист окажется последним или следующий?.. — Лишние, ненужные мысли, но выправлять их уже некогда. Осталось сказать еще кое-что, пока птицы-марионетки подшивают последние листы к рукописи, пока горит последняя свеча на столике, растворяя в золотистом ореоле пламени окружающую темноту.

Четыреста лет назад наш край подпал под власть Бездны ненависти. Мы впустили страх и ложь в нашу кровь и вместе с ними впустили Ее. Не миновало это и меня: я долго убегала от страха и молчала о всеобщей лжи долго, долго… До смерти дочери. И последующий бой с раскормленной страхом частицей Бездны ненависти, оказался тяжелым и покалечил меня… навсегда. Как мальчик из колодца Лесной Старухи, я вышла из него искаженной. Но, как и в той сказке, меня исцелила, заставив вспомнить, любящая родственная душа.

Вот и конец нашего пути, Нонус. Ты видишь это золотое солнце впереди? Как и во время падения в купель у церкви Микаэля, я не страшусь боли и смерти. Я вспоминаю чудесную легенду, которую мне тогда рассказала Кора и за которой сейчас тянется наш уставший от тьмы carere morte край. Легенду об Избранном — легенду о прощении.

Все вы достойны исцеления-прощения: давно мертвые и еще живые. Вако, Митто, Дэви, Семель…Диос-Эреус. Пусть Избранный подарит его вам. Я же не буду больше давать пищу Бездне ненависти, Безднам страха и тоски. Я гляжу на золотистый ореол пламени и вижу в нем дорогу в твой волшебный мир, Нонус. Мир, над которым властвует Бездна любви.

Охотники врываются в эту камеру, еще не понимая, что здесь — конец их пути. Главный пронзает насквозь сердце последней куклы-стража, а сам уже ищет проход в следующий подземный зал, пока его взгляд не натыкается на железные трубки, протянувшиеся с потолка к углублению в центре камеры. В этой яме тихонько вздрагивает какое-то непонятное огромное тело.

— Факел, — отрывисто говорит глава. — Кажется, мы на месте.

Ему дают факел и он резко дергает рукой, освещая единственного обитателя камеры. Я чувствую, как тепло этого света ударяет в мои пустые глазницы. А охотники долго, в полном молчании разглядывают новые и новые детали, появляющиеся в свете факела, еще не осознавая, что перед ними. Огромный, в человеческий рост ком как бы расплавленной, покрытой бороздами и буграми розоватой плоти. В него впиваются железные трубки, по которым прямо в недра жуткой твари течет кровь со скотобойни наверху. Придавленные огромным животом конечности — желтоватые, худые, все в глубоких шрамах заживших ожогов, с вывернутыми суставами, скрюченными, сросшимися пальцами. Спутанная копна тускло-черных волос, в которой тонет то, что когда-то было лицом.

Я рассматриваю все это вместе с ними, просочившись в камеру в облике мышки. Вижу раскрытый в немом крике изуродованный шрамами безгубый рот, сплавившиеся и застывшие единой розовой массой нос, щеки, лоб, заглядываю в пустые глазницы. Значит, вот, какая я… Нет, все-таки не могу поверить! Чрезмерное уродство, также как чрезмерная красота, оставляют чувство нереальности.

— Чем это ее… придавило? — с усилием произносит одна охотница. Глава отряда судорожно сглатывает: его тоже мутит.

— Это ее живот, — хрипло говорит он. — У кукловодов чувство голода усиливается кратно количеству марионеток. Печень не справляется с новыми объемами крови, разрастается…

Охотница не дослушивает: ретируется в задние ряды, зажав рот ладонью.

— Нужно провести анатомическое исследование! — встревает знакомый спорщик, занявший место девушки. Пожалуй, он здесь чувствует себя увереннее всех. — Необычный случай! Образцы крови, тканей. Неплохо бы сохранить и голову.

— Молчите, она нас еще слышит! — одергивает его Доминик Гесси и как-то замороженно обращается к главе: — Ритуал?

Тот качает головой:

— Не получится. Она кричала там, на поляне, что не боится нас — и не лгала. А в ритуале вампира убивает страх. — Он оборачивается к спорщику: — Делай анатомическое исследование, бери образцы. Потом пустим сюда воду из Источника и все сожжем. Но прежде окажем последнее милосердие Владычице мертвых… Доминик?

Гесси кивает и шагает ко мне. Выхватывает из ножен меч. «Это случится сейчас», — понимаю я… и чувствую, и одновременно вижу со стороны, как судорожно сжимаются мои пальцы, как резко, сильно дергается мое огромное тело.

«Не бойся, Ариста, — откуда-то из золотого сияния памяти пришедший голос. — Они просто разрубят цепи твоего проклятия… и ты взлетишь».