Читаем Личная терапия полностью

Далее я перехожу к конкретным действиям. Прежде всего беру аккуратную четвертушку бумаги, приготовленную для заметок – такие четвертушки у меня всегда стоят на столе, мало ли какая мысль вдруг придет в голову – крупными печатными буквами вывожу на нем слово «отчаяние», иду на кухню, кладу листочек в толстую стеклянную пепельницу, которую достаю с полки, поджигаю его и жду, пока он полностью прогорит. Пепел я тщательно размельчаю и смываю водой.

Такой у меня обряд. Я тем самым подвожу черту под определенным этапом жизни. Обряд – это совершенно необходимая часть терапии. Недаром все исторически сложившиеся практики, поддерживающие в человеке витальность: мировые религии, например, или магические шаманские ритуалы древних народов, воплощались именно в эффектной обрядности; чем более театрализованным было разыгрываемое представление, тем большим психогенным воздействием оно обладало. Человеку необходимо обозначить рубеж, который он перешагивает. Необходима граница, отделяющая тусклое прошлое от оптимистического настоящего. Это нечто вроде бытового заклинания духов: все мои несчастья сгорели, теперь я становлюсь совсем другим человеком.

Затем я делаю небольшую зарядку. Это – тоже обряд, показывающий, что у меня началась новая жизнь. Зарядка нужна мне не для того, чтобы укрепить свое физическое состояние, а именно как доказательство перехода через некий важный рубеж. Я делаю пятьдесят глубоких наклонов, пытаясь достать носки тапочек (остающихся тем не менее не достижимыми), сорок раз отжимаюсь от пола и далее, слегка отдохнув, отжимаюсь еще десять раз (пятьдесят – это для меня некое магическое число), а потом, зацепившись пальцами ног за нижнюю планку тахты, пятьдесят раз сгибаюсь и разгибаюсь, сжимая в руках небольшие гантели. Завершается это мучение энергичным душем. Струи воды бьют мне в лицо, в нос, в глаза, в уши, смывая накопившееся за последние дни безразличие. Я отфыркиваюсь, трясу головой, скребу ногтями по коже и вообще демонстрирую сам себе, что я жизнерадостен и как никогда полон сил. Конечно, душ следовало бы принимать контрастный: горячая вода – ледяная – опять горячая. Это встряхивает организм, как впрочем и психику, гораздо сильнее. Но на контрастный душ я все-таки пока не отваживаюсь. Это – потом, где-нибудь, может быть, через неделю. Сейчас мне достаточно и такого, пусть маленького, но очень важного для меня достижения. Не надо – все сразу. Лучше – крохотными шажками, но чтобы каждый день хоть чуть-чуть продвигаться.

Следующий этап тоже чрезвычайно важен. Я отбираю книги для чтения на ближайшие два-три месяца. Дело это не такое простое, как может представляться со стороны, и значение его несколько больше, чем только обеспечить себя приемлемой беллетристикой. Суть здесь заключается в следующем. Человек живет не в реальности, какой бы объективной она, на первый взгляд, ни казалась, он живет в ее отражении, которое создается культурой. Говоря иными словами, человек живет в «тексте», и этот «текст» воспринимается им как «подлинная действительность». Причем, если «текст» полностью или частично не совпадает с реальностью, то в подавляющем большинстве случаев побеждает не реальность, а «текст». Он и создает ту маленькую вселенную, в которой человек обитает. Изменить эту вселенную очень трудно, но переакцентировать ее с негативных переживаний на позитивные, в общем, возможно. Как бы я ни относился к современной российской литературе, но вот классические романы – это нечто совершенно иное. Причем книги я отбираю только по одному-единственному параметру. Ну, помимо того, конечно, чтобы их было просто интересно читать, требуется еще, чтобы в данном произведении повествовалось о преодолении главным героем серьезных жизненных трудностей. Наверное, для кого-то это может выглядеть глупо, но я знаю, что если буду какое-то время читать литературу подобного рода, то во мне постепенно вырастет такая же жажда преодоления, а уже она повлечет за собой и необходимое желание жить.

И, наконец, я перехожу к главному. Все предшествующие мои действия, насколько бы существенными в терапевтическом плане они ни являлись, представляют собой в действительности только подготовительные мероприятия. Они, разумеется, создают – по крайней мере я на это надеюсь, – определенный эмоциональный настрой, но чтобы закрепить данный настрой в сознании, чтобы он не рассеялся, не испарился, чтобы превратился, напротив, в движущую бытийную силу, необходимо дело, в котором эмоции будут овеществлены. Говоря иными словами, мне необходимо занятие, необходима работа, которая сфокусировала бы собой нарождающийся позитив. Работа – это вообще лучшая психотерапевтическая методика, и не случайно все мировые конфессии ставят ее чуть ли не на первое место среди других религиозных обязанностей. «В поте лица своего» – не пустые слова. Это – проверенный многими поколениями способ осмысленного существования.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее