Личная жизнь Александра I

После того как Шишков и Аракчеев в Вильно деликатно выдавили Александра из армии, он поехал в Москву. Старая столица встретила его восторженно: толпы горожан и крестьян на улицах, восторженные лица с выражением любви и доверия. Купечество собрало 2 миллиона рублей в пользу армии. Дворянство было не менее щедрым. Они обещали выставить ополчение в 80 тысяч солдат. Люди были их собственностью, и они жертвовали эту собственность на «алтарь Отечества». Теперь старая столица в огне, а Петербург напряженно и враждебно молчит.

Р. С. Эдлинг: «Приближался день коронации 15 сентября, обыкновенно празднуемый в России с большой пышностью». Москва уже пала. Решено было, чтобы ободрить народ, не отступать от обычных правил. Единственной уступкой обычаю было то, что Александр ехал в Казанский собор не верхом, а в карете вместе с женой и матерью. «Мы ехали в каретах о многих стеклах, окруженные несметной и мрачно-молчаливой толпой. Взволнованные лица, на нас смотревшие, имели вовсе не праздничное выражение.

Никогда в жизни не забуду тех минут, когда мы вступили в церковь, следуя посреди толпы, ни единым возгласом не заявлявшей о своем присутствии. Можно было слышать наши шаги, а я была убеждена, что достаточно малейшей искры, чтобы все вокруг воспламенилось. Я взглянула на государя, поняла, что происходило в его душе, и мне показалось, что колени подо мной подгибаются».

Петербург был в панике. Часть коронных драгоценностей была погружена на русскую эскадру, которая должна была в случае крайней опасности плыть в Англию. Знать бежала из города, увозя ценные вещи. Константин Павлович и Аракчеев заклинали Александра немедленно заключить с Наполеоном мир и не дать врагу повернуть войско на Петербург. Императрица Мария Федоровна паковала вещи, собираясь забрать дочерей и уехать из Павловска. Екатерина Павловна писала брату из Твери: «Занятие Москвы французами переполнило меру отчаяния в умах, недовольство распространено в высшей степени… Вас обвиняют громко в несчастии Вашей империи, в разорении общем и частном, словом, в утрате чести страны и Вашей собственной».

Объясню вкратце, почему Тверь стала собственным домом Екатерины Павловны. Как уже было говорено, великую княжну Екатерины готовили в жены Наполеону. Мать была в ужасе, сама Екатерина Павловна тоже не хотела этого брака, поэтому быстро вышла замуж за герцога Ольденбургского.

Императрица Елизавета Алексеевна, однако, во всем поддерживала мужа и потому была занята делом: посещала госпитали, готовила для раненых одежду и белье. Мадам де Сталь называла ее ангелом-хранителем России. В это самое время, когда в столице буквально шло бегство, до Александра дошел слух, что друг молодости Голицын Александр Николаевич, обер-прокурор Синода (1773–1844), не только не торопится уезжать, но и закладывает новый дворец. Уже поползли слухи, что не иначе как князь изменник и ждет прихода Наполеона. Встреча Александра и Голицына все объяснила и оказала на измученную ответственностью душу Александра удивительное действие. Оказывается, князь ни на минуту не сомневался в нашей победе над Наполеоном, и твердый ответ в этом ему дало Евангелие. Так в руки Александра попала Библия. Это стало для него спасением. Об этом еще поговорим подробно.

В Петербурге не оценили по достоинству распоряжение Ростопчина о поджоге старой столицы, все считали, что Москву подожгли французы. А как же иначе? Можно жечь свое добро, чтобы не попало в руки Антихриста, исчадия ада Наполеона, но чья же рука поднимется на старые храмы и дворцы, на гордость русскую? В Подмосковье были того же мнения. Уже тогда стали возникать партизанские отряды.

Р. С. Эдлинг: «Эти тяжелые дни миновали, и вскоре прибыл от Кутузова полковник Мишо с известием, которое вывело нас из состояния страшного недоумения». Мишо сообщил, что армия сохранена, объяснил план и политику новой кампании и причину пожара. Встреча царя и Мишо замечательно описаны Толстым в «Войне и мире». Весь разговор велся по-французски. Александр был взволнован, потрясен: «Я вижу, что провидение требует от нас великих жертв. Я готов подчиниться его воле».

«Какой дух в армии, — спросил Александр, — солдаты в отчаянии, в унынии?»

Мишо ответил с достоинством (как в сказке, право слово): «Они боятся только одного, что ваше величество по своей сердечной доброте надумает заключить мир».

Александр ответил с не меньшим достоинством: «Я отращу себе бороду и буду скорее питаться черствым хлебом в Сибири, нежели подпишу позор моего отечества и дорогих моих подданных, жертвы которых умею ценить».

При разговоре с Мишо Александр произнес такую фразу: «Не забудьте, что я вам сейчас скажу, полковник. Возможно, мы когда-нибудь вспомним об этом с удовольствием. Наполеон или я! Я или Наполеон, но вместе мы царствовать не можем». Возможно, что эта фраза несколько расцвечена кистью более поздних авторов, но смысл ее точен.

И Мишо ответил подобающе: «Государь, в это мгновение устами вашего величества говорят слава нации и освобождение Европы».