Личная жизнь моего мужа

– Думаю, все же не совсем, – скопировал он свою улыбку еще раз. – Я в отчаянии. Такого кризиса, как сегодня, театр еще не испытывал. Он умирает, причем, стремительно. Причем, убивает сам себя. Убогость и серость буквально заполонили все его пространство. Остались малюсенькие островки подлинного искусства. Теперь, надеюсь, понимаете?

– Начинаю понимать.

– И хочется верить, что сейчас я как раз на таком островке.

– Вы сейчас сами убедитесь в этом!

Чистяков вдруг так близко подвел ко мне свои губы, что я даже подумала – уж не поцеловать ли он хочет меня. Но он всего лишь тихо произнес несколько слов.

– Боюсь разочарования. Даже не представляете, сколько их было в последнее время.

– Могу представить. Но на этот раз оно не последует! – горячо заверила я. – Или я уж совсем ничего не понимаю в театре. Все же хотя и не очень долго я была вашей ученицей.

Чистяков пристально взглянул на меня.

– Именно недолго. Я сожалел, когда вы покинули мой курс. Вы были одной из самых способных учениц.

От изумления я аж вытаращила глаза, ничего подобного я от него в то время не слышала.

– Вы шутите?

– Я говорю совершенно серьезно. Вас ждало хорошее артистическое будущее.

Что-то оборвалось у меня внутри, какая-то веревка или канат. А может, и шнур, вы не скажите, что там у нас, под кожей?

– Я ушла, потому что посчитала себя как раз не способной. Хотя мне сильно хотелось быть актрисой.

– Поверьте моему опыту, в таких вещах я не ошибаюсь. До сих пор корю себя, что тогда вас не остановил. Я исходил из того, что человек должен сам решать свою судьбу. А сейчас я в этом до конца не уверен, иногда он крайне нуждается в чьем-то совете.

Чистяков отошел от меня, а я смотрела ему вслед и не знала, что мне делать дальше. Кто бы мог ожидать, что сегодня вечером я услышу такое. Если бы мне сказали об этом тогда…

Иногда в жизни случаются удивительные вещи, например, материализуется сказка. Ты вроде бы знаешь, что этого не может быть никогда. Однако именно как раз это происходит. Как, почему? Не беспокойтесь, этот вопрос я задаю не вам – я точно знаю, вы все равно на него не ответите, и даже не себе, а просто его задаю мировому духу. Конечно, если он есть, или если до него доходит то, что со мной сейчас происходит. Такой вдохновленной игры я не видела никогда, что-то спустилось на актеров с небес, и они превосходили себя многократно. То ли это был взрыв отчаяния, вызванный последней надеждой, то ли небывалый взлет вдохновения.

Я сидела и думала о том, как ничтожны все наши мучения, все они не стоят выеденного яйца. Мы сами их искусно изобретаем, но при этом уверены, что они и есть то главное, что происходит в нашей жизни. И без развязки этих узлов она не может быть счастливой или даже просто благополучной. Те, кто так думают, делают это потому, что никогда не сталкивались с подлинным искусством, с полетом человеческого гения. Но если удается взлететь над обыденным и привычным, все меняется словно бы по мановению волшебной палочки.

Вот такие мысли, точнее, часть мыслей, потому что были и другие, могучими вихрями носились в моей голове. Приведу некоторые примеры этих вихрей: вот живешь с человеком много лет и даже не подозреваешь, что он гений. И как надо на это реагировать? То ли прощать ему все, то ли готовить только его самые любимые блюда, несмотря на их стоимость и трудозатраты, то ли тихо и с благоговением удалиться, чтобы не мешать ему жить так, как он хочет.

Другая мысль из того же вихря. И что мне теперь делать, как относится к его изменам, которых, можно не сомневаться, будет еще немало? Полагаю, вам достаточно материала, чтобы еще раз подтвердить то, что вам и так известно: какой бы умной не была женщина, она все равно дура.

Спектакль завершился. Несколько приглашенных на генеральную репетицию, о которых с вашего любезного разрешения я не стану более упоминать, бурно зааплодировали. А вот Чистяков сидел неподвижно, его лицо ничего не отражало. Оно было по-настоящему каменным, напоминая лицо скульптуры на площади или в парке. Я испугалась; а если ему не понравилось? В это трудно поверить, но все же… Чего только на свете не бывает.

Я посмотрела на мужа и увидела, что и он обеспокоен. Как и я, он, судя по всему, ждал совсем другой реакции. Но что делать, дорогой, принимай то, что есть.

Не знаю, принял ли он или нет, но объявил, что все присутствующие приглашаются на скромный банкет. И только тут я вспомнила, что давно хочу есть.

Все были так взбудоражены, что банкет все никак не начинался. Артисты без конца обменивались впечатлениями от спектакля. Было такое впечатление, что они могут этим заниматься до утра; материала и эмоций хватит еще надолго. Меня это слегка, – а если по правде вовсе не слегка, – раздражало, но я стеснялась предстать перед всеми столь не изысканной и невежливой; когда все переполнены чем-то возвышенным, я набиваю свой желудок грубой пищей. Поэтому в отличие от всех остальных – веселых и оживленных – я стояла молчаливая и хмурая.