Личная жизнь шпиона. Книга первая

— Ну, перестань… У Миши я взяла три доски. Самые дорогие из его коллекции. Серебряные оклады с камнями, — шик. Он говорил — семнадцатый век. Но продать не может, боится, что заметут с деревяшками. И отправят на крайний север. Просил помочь. Короче, я отдала…

Рита замолчала, показала пять растопыренных пальцев и нолик. Значит, пятьдесят долларов. Если попадется иностранец с толстым кошельком, многие приезжие теперь спрашивают, нет ли на продажу икон, — пятьдесят потраченных долларов легко превратятся в пятьсот, а то и в семьсот долларов, а при Ритином обаянии, если наденет кофточку с вырезом до пупа, — в тысячу. Явился официант и, глядя лунатическим взглядом в разрез кофточки, спросил, можно ли принести закуску.

Орлов с аппетитом съел салат, махнул пару рюмок и почувствовал, что недельной усталости больше нет. Музыканты на сцене доиграли первое отделение: обязательные песни на военно-патриотическую тему, и теперь, после короткого перерыва, выдадут песенки отечественных композиторов и даже из репертуара «Битлз». Рита разрумянилась, позвала официанта и заказала бутылку вина.

— Куда поедем после посиделок?

— Ко мне, — сказал Орлов. — А завтра я тебя отвезу.

— К тебе не поеду. Там сидит эта старуха и смотрит на меня, как на последнюю шлюху.

— У тетки своя комната, она тебе не мешает.

— Говорю же: я не хочу, чтобы на меня так смотрели. Она все время открывает дверь в коридор. Сядет на кровать, свет зажжет и смотрит. В ванну сходить неудобно. Надо какой-то халат надевать, от него пылью пахнет. Я с ней здороваюсь, а она молчит. Чувствую себя как шлюха на панели.

— Господи, тетка почти не видит. И слышит плохо.

— Все она видит и слышит лучше тебя. Но любит притворяться. Я тебе сто раз говорила, надо устроить ее в интернат. Она там еще с какой-нибудь старушкой подружится. Будешь иногда навещать ее, если соскучишься. В чем я очень сомневаюсь. Привезешь ей зефир в шоколаде. Она и рада будет. Лиза тебе не мать, всего лишь тетка. Ее давно надо было сплавить.

— Когда мать умерла, Лиза меня растила, обувала и одевала. Она всю жизнь работала уборщицей. Она не была замужем, у нее нет своих детей. Я ей дороже всех на свете. И вдруг отправляю ее в богадельню, где старики с голоду пухнут.

— Ну, смотри сам… Ты вечно все усложняешь. Ко мне сегодня нельзя. Из Питера на голову свалилась двоюродная сестра с дочерью.

Орлов ел цыпленка, пил «нарзан» и старался не показать вида, что Рита, как и в прошлый раз, испортила ему настроение. Три года назад он вытащил ее из истории, о которой Рита сейчас не любит вспоминать. Ее взяли с поличным в номере богатого западного немца. Она принесла на продажу две старинные иконы, которые он заказал, и вернулся в Москву, узнав, что заказ готов. В тот вечер в люксе гостиницы «Москва» Рита уже получила на руки деньги. Она отказалась от секса, за который немец обещал хорошо заплатить, — это ее принципы, — не путать бизнес с развлечениями, особенно с развлечениями сомнительными.

Она собиралась доесть пирожные, допить шампанское, уйти и все забыть. У оперативников КГБ, которые взяли ее прямо там, были все карты на руках, а у Риты никаких шансов отпереться. В гостиной немца была установлена не только прослушка, но и скрытая камера наблюдения. Тогда Рита работала гидом в «Интуристе», ездила с экскурсиями по Москве, водила иностранцев в Большой театр и на Таганку, а заодно проворачивала некие комбинации, без которых работа с интуристами теряла всякий смысл.

Орлов с трудом вытащил Риту из той заварухи, ей пришлось задним числом написать агентурную расписку и превратиться в нештатного осведомителя КГБ. Позже, когда страсти улеглись, он помог Рите перебраться из гидов в центральный аппарат Интуриста и сделаться хоть и небольшим, но все-таки начальником. Теперь комитетские стукачи, а также сотрудники Интуриста, смотрели сквозь пальцы на Ритины эксперименты с валютой, иконами и модной одеждой.

* * *

Орлов доел цыпленка, но почувствовал, что аппетит еще не утолен. Поманив официанта, заказал еще одну мясную закуску и двести водки в графине. Рита болтала о работе, об иностранцах из капиталистических стран, которых в Москве почему-то все меньше и меньше, но мало того, те, что приезжают, как на подбор — жадные и наглые, позволяют себе такое, чего на родине никогда не позволят. Орлов расправился с водкой и закуской и сказал, что один приятель, холостяк, оставил ему ключ от своей квартиры, а сам, бедняга, в командировке.

Через час они оказались на Сретенке, поднялись пешком. В квартире было тепло и чисто, пахло луком. Он кое-как открыл бутылку, потому что штопор не нашли, вместо магнитофона с записями «Роллинг стоунз» здесь было трехпрограммное радио, вызывавшее икоту. А потом они лежали на широком диване и о чем-то говорили, хотя смысл слов ускользал, Орлов начал забавную историю про то, как в детстве, в пионерском лагере, у него образовался фурункул на попе и что из этого вышло. Он говорил, пока Рита не уснула на его плече, потом поднялся, посмотрел на машину внизу и, открыв форточку, выкурил сигарету.

Глава 26