Личное дело Мергионы или Четыре чертовы дюжины

Сон опять пропал.

«И тетушка эта тоже. Ей-то что, она взрослая и колдовать умеет. Делает что хочет! А ко мне относится, как будто мне двенадцать лет! Командует все время! И вообще».

От тетки мысли снова перекинулись на друзей. Точнее, на «друзей».

«У них-то и мамы, и папы на месте. Папы, кстати, большие начальники. А Порри еще и маг, изобретатель, победитель Мордевольта, победитель Бубльгума, победитель Дня Закрытых Дверей… Ну да, они мне помогали, ну и что? Да они больше выпендривались, чем помогали. А почему они сейчас не помогают? Где они сейчас? Спят в уютных постельках!».

Мергиона пошевелила губами и поняла, что в Лондоне еще ранний вечер, а в Америке – разгар трудового дня, так что вряд ли Гаттер и Аесли спят в уютных постельках. Но это не помогло. На душе было тяжело и противно. Хотелось сделать какую-нибудь гадость. Причем совершенно ясно, кому.

«Ну ладно, я еще вернусь. Войду в Первертс с Двумя Чашами в руках, выбегут они навстречу, а я на них посмотрю сверху и скажу:

– Ну, детишки, как делишки? Что новенького изобрел Порренька? Самосвал для песочницы? А что интересного придумал Сенечка? Как обхитрить воспитательницу и не кушать манную кашку?

– Прости нас, великая Мергиона! – закричит Сен. – Мы тебя не ценили, не берегли, мало хвалили, плохо почитали!

И упадет на колени, и начнет стукаться лбом об пол.

А Порри будет долго стоять, раскрыв рот и выпучив глаза, а потом скажет:

– Кажется, у меня озарение.

И тоже начнет стукаться лбом об пол.

И вот они бьются головами, а я стою над ними и… и… ой, не могу!»

Не в силах больше всерьез воспринимать нелепую картину своего триумфа, Мерги прыснула, взвизгнула, сунула в рот край одеяла и давилась от смеха, пока не выступили слезы.

И снова ей почудилось, как нечто неосязаемое вылетело из фургончика, недовольно ворча и унося с собой противную тяжесть.

– Ну и дурь у меня в голове, – пробормотала засыпающая девочка, – надо же такое вообразить. Мне должно быть стыдно…

Мергионе стало стыдно. Очень стыдно. Как она могла так думать о друзьях? А о Чиингиихе? Что она из себя возомнила!

– Я неблагодарная девчонка, – прошептала Мерги. – Я просто свинья.

На глазах снова выступили слезы, на этот раз тяжелые и горькие.

«Из-за меня хорошие люди бросают все и жертвуют своим временем, здоровьем, жизнью. А я? Веселюсь и прыгаю. Я же неделю отдыхала у Чиингиихи, вместо того чтобы искать папу. У меня же папа пропал!»

Девочка чуть не застонала от горя.

«Папа убежал из Безмозглона, потому что… потому что я ни разу его не навестила! Ни одного письма не написала. Ни разу за двенадцать лет! Ну и что, что не знала? А кто виноват, что ты не знала? Трудно было узнать?»

Мергиона даже не заметила, что перешла с собой на ты. Она оказалась жалким, никчемным, бездушным созданием. И глупым к тому же. Перед девочкой промелькнули все ее дела и слова, и все они были безнадежно дурацкими и уродливыми.

«Я во всем виновата. Я должна все исправить. Прямо сейчас».

Мерги откинула одеяло, натянула паранджу и шагнула к выходу.

– Мергиона! – Рука Чиингиихи цепко ухватилась за подол паранджи. – Ты куда?

– Это я во всем виновата, – всхлипнула Мерги, – я плохая. Я должна сама пойти… пойти в пустыню искать папу… Чаши… циклопов… мне надо искупить…

– Так-так, – сказала Чиингииха, – понятно.

Тетка зыркнула в один угол, в другой и торжествующе закричала:

– Ага, попался! А ну, стой!

Серая тень метнулась из повозки. Чиингииха в мгновение ока сплела из белых ниток пентаграмму и выскочила вслед за тенью. Пустыня вокруг повозки озарилась зеленым.

Мерги тут же отпустило. Девочка потрясла головой, не понимая, что на нее нашло и почему перестало, и высунула нос наружу.

Висевшие в воздухе огромные призрачные зеленые свечи освещали тетку, протянувшую руку к серой рогатой тени. Незваный гость явно собирался покинуть поле боя, но Чиингииха тормознула его фирменным кагэбабайским заклинанием:

– Стоять-бояться!

Тень зависла, и тетка ловко набросила на нее нитяную пентаграмму. Потом притянула брыкающегося пришельца поближе и примотала хвост нити к повозке.

Тень пару раз дернулась и обмякла.

Чиингииха повернулась к Мергионе.

– Хорош красавец?

– Тетя Чинги, а кто это?

– Демон. Обычный демон. Ну, вообще-то, не совсем обычный, довольно редкий вид. Демон раскаяния.

– Он опасный?

– Может довести до самоубийства, а так вполне безобидный. И безответственный. Надо же такое удумать – нашептать двенадцатилетней девочке, что она во всем виновата! За это пусть болтается здесь до утра. Пойдем-ка в тепло.

Вернувшись в повозку, тетка осмотрелась, принюхалась и покачала головой.

– Да тут целая бригада побывала. Ну-ка рассказывай, что было.

Мергиона начала оживленно говорить и вдруг запнулась. Признаваться в том, что она испугалась угольков, а уж тем более в том, что она думала о друзьях и Чиингиихе, было ужасно.

– Что замолчала? – спросила тетка. – Стесняешься? Хм. Уж не посетил ли мою девочку Демон гордыни?

«И правда, – подумала Мерги, – что я из себя суперменку корчу. Если я сопливая девчонка, то скрывать это глупо. А от Чиингиихи – бессмысленно».

И она все рассказала.