Личное дело.Три дня и вся жизнь

Причем окружение Андропова просило, чтобы консультация (имеется в виду консультация зарубежного специалиста, профессора А. Рубина) проходила без участия советских специалистов, которые, по их мнению, могли оказывать определенное «психологическое», «коллегиальное» давление на А. Рубина в оценке состояния и рекомендациях метода лечения. Я понимал, что эта просьба исходила от Андропова, и просил А. Рубина быть предельно откровенным и беспристрастным. Мне понравилось, как профессор держался во время консультации — общительный, вежливый, очень пунктуальный и в то же время с чувством достоинства, присущим специалистам высокого уровня. Он полностью подтвердил правильность тактики лечения, избранной советскими специалистами, и отверг возможность пересадки почек. Консультация А. Рубина имела большое значение, так как сняла в определенной степени напряженность, связанную с постоянными вопросами представителей КГБ: все ли делается для Андропова, правильно ли его лечат… Консультация А. Рубина произвела впечатление и на Андропова, который после нее успокоился и начал активно работать в силу своих возможностей».

Теперь несколько фактических моментов и пояснений к приведенной цитате.

В течение многих лет Юрий Владимирович страдал болезнью почек и сердца. В 1966 году случился инфаркт миокарда, тяжелый, почти на два месяца приковавший его к постели. Врач тогда прямо сказал Андропову: если хотите жить и работать, надо облегчить работу сердца. «Вот видите, Юрий Владимирович, — сказал доктор, — графин воды. В нем два литра. В вашем организме 10 графинов лишней жидкости, то есть 20 литров. Это нагрузка на сердце, выполняющее роль перекачивающего насоса». Андропов за четыре месяца сбросил более 20 кг веса и благодаря физической зарядке и режиму питания неизменно держал форму. После этого сердце ни разу не подводило его.

В конце 60-х годов чешские врачи предложили Андропову сделать операцию на почках в целях предупреждения тяжелого заболевания и выхода их из строя вообще. Однако гарантии не давали. Юрий Владимирович советовался с врачами, с семьей, говорил со мной и решил от операции воздержаться. Решение принимал сам. Болезнь почек все ощутимее давала о себе знать, он скрупулезно выполнял все рекомендации врачей и в общем-то держался вплоть до 1983 года.

Хотел бы подчеркнуть, что в Комитет госбезопасности не поступали сигналы, которые подвергали бы сомнению действия советских врачей при лечении Андропова. Что касается Евгения Ивановича Чазова, то для его методов лечения всегда были характерны заботливость, компетентность и полная отдача своих сил и времени. У Е. Чазова не отмечалось стремления монополизировать истину. Кстати, сам Андропов высоко ценил Чазова как врача, следовал его предписаниям и относился к нему с уважением.

В начале 1983 года Андропов почувствовал себя хуже и откровенно пожаловался мне на недомогание. Жаловаться он, кстати, не любил. Ни о чем при этом не просил, но сказал, что временами ему становится невмоготу. У меня возникла мысль обратиться к зарубежным врачам — не из чувства недоверия к нашей медицине, а исходя из пословицы: «Один ум — хорошо, а два — лучше». Близкие друзья поддержали это предложение, но тут возникла необходимость получить добро от кого-либо из членов высшего руководства.

Мои звонки натолкнулись на любопытную реакцию. Идея, мол, хорошая, но мир может узнать, что руководитель Советского государства болен, начнутся спекуляции и т. д. и т. и. Дмитрий Федорович Устинов, кому я позвонил первому, поначалу отверг это предложение напрочь: «До сих пор в мире мало что знают о состоянии Андропова, а если пригласить иностранных специалистов, то все моментально разлетится по свету. Не навредим ли Юрию Владимировичу и государству?»

В конце концов этот «довод» удалось отбить контраргументом, что в случае неблагоприятного исхода мир так и так узнает правду о его здоровье из наших некрологов, которые неизменно отличаются откровенностью, даже с перебором. «Гуманен ли такой подход?» — спросил я. Согласие на привлечение иностранного специалиста было получено при условии сохранения конфиденциальности. Сам Андропов своего мнения на сей счет не высказывал, заметив, что этот вопрос пусть решают без его участия.

Вот тогда-то, летом 1983 года, в Москву и был приглашен профессор А. Рубин, посетивший Андропова в больнице. Волновались оба. Переводчик был наш. Американский врач первые минуты оценивал ситуацию, определял оптимальную линию собственного поведения. Он, конечно, увидел, что перед ним тяжелобольной человек, и быстро взял инициативу в свои руки. Он, разумеется, понял, что пациент смотрит на него как на последнюю надежду. Юрий Владимирович почти не задавал вопросов. Рубин нашел заболевание почек серьезным, дал ряд практических советов, а на вопрос Андропова, сколько времени он будет работоспособен, на что может рассчитывать, уклончиво, дипломатично ответил: «При выполнении рекомендаций врачей можете сохранить работоспособность и на пять, и на восемь лет, а там будет видно».