Личное дело.Три дня и вся жизнь

Картина омрачалась то там, то здесь кровавыми конфликтами, правда пока еще относительно небольшими, которые разбрасывали людей по разные стороны баррикад, обрекая их на бессмысленные междоусобицы, никому не нужные борьбу и жертвы. Все это стремительно и неотвратимо вовлекало огромное государство в водоворот непредсказуемых событий.

…Разрушительные процессы все сильнее давали о себе знать. Промышленное производство после 1989 года резко пошло на спад. Сельскохозяйственное производство также сокращалось, стала хиреть наука. Поскольку сокращался общий объем производимого продукта, то уменьшалось и богатство державы, что немедленно и в первую очередь сказывалось на образовании, медицинском обслуживании, жизненном уровне.

Появились серьезные трудности в снабжении населения промышленными и продовольственными товарами, хуже стал работать транспорт всех видов. Все это глобально отразилось на порядке в стране, стала расти преступность, общество залихорадило.

Оказались бесхозными, беспризорными, брошенными на произвол судьбы, на волю стихии оплеванные местные органы власти — Советы. С одной стороны, они подвергались резким нападкам, с другой — не получали никакой поддержки. Если раньше опорой им были партийные организации, то после отмены 6-й статьи Конституции СССР они ее лишились.

В средствах массовой информации подвергались все большему развенчиванию высшие законодательные органы. Они собирались, работали, принимали решения в условиях сильнейшей обструкции и нападок со стороны прессы. Часть депутатов дрогнула, растерялась, опустила руки, не знала, как себя вести. И по сути, обрекла себя на бездействие.

У «демократических» критиков появилось больше оснований преподносить в неблагоприятном свете работу органов советской власти, раздувать тезис о якобы неспособности высших законодательных органов принимать нужные решения. Таким образом, оказалась парализованной не только исполнительная власть, но и высшая законодательная власть страны. Видел ли все это Горбачев? Разумеется, не мог не видеть.

Как-то в мае 1991 года я, как всегда, поздно возвращался домой, и мне в машину позвонил Горбачев. Он сказал, что прочитал информацию КГБ из Вашингтона о предстоящем развале Союза, о том, что у нас совсем плохо обстоят дела, и бросил фразу: «Кому нужно так нагнетать атмосферу?»

Я попросил разрешения перезвонить по приезде на квартиру для того, чтобы в более надежной обстановке сделать некоторые пояснения к прочитанной им телеграмме. «Ну что ж, давай позвони», — недовольно согласился он.

По приезде я доложил ему, что информация достоверная, получена от надежного источника. Речь идет об оценке западными, и в том числе самыми высокопоставленными американскими, лицами ситуации в Советском Союзе и что, по их убеждению, дело неуклонно движется к концу существования Советского Союза, причем произойдет это в самые ближайшие месяцы.

«И ты веришь этому? Мало ли что они говорят!» — сказал Горбачев с каким-то деланым неудовольствием.

«Хотел бы не верить, но считаю информацию заслуживающей внимания, она подкрепляется другими сообщениями, в том числе агентурными, да и самое главное — всей нашей действительностью», — возразил я.

«В общем, прошу не драматизировать, не поддавайся панике и ты!» — закончил он.

На следующий день я вернулся к этому разговору, хотел его продолжить, но встретился с непониманием: «Дел по горло, давай поговорим попозже».

Спустя примерно час попросил меня подъехать к нему. Я захватил телеграмму и еще пару аналогичных сообщений и спустя десять минут был в здании ЦК КПСС у него в кабинете.

Заметив у меня папку с документами, Горбачев сказал, чтобы я не открывал ее. «У меня один совершенно конкретный вопрос». Он встал и, глядя куда-то в сторону, спросил: «Что там за возня идет на Ставрополье вокруг моего имени?»

Я ответил, что ничего конкретного не знаю. «Надо бы разобраться, кто этим занимается, откуда исходит. Охотников бросить тень на мое имя найдется немало», — полувопросительно-полутребовательно заключил он. Тем не менее я показал на папку и спросил, когда можно вернуться к ее содержимому. В ответ неопределенное: «Потом».

Горбачев окончательно встал на путь разрушения Союза, на путь слома общественно-политической системы, на путь устранения КПСС с политической арены как единственного в тех условиях фактора стабилизации. К тому времени Горбачев уже ненавидел партию, а партия ненавидела его. Все творимое в стране отвечало его задумкам. События развивались по его сценарию или по плану, с которым он согласился, и потому любое сопротивление не входило в его расчеты.

К лету 1991 года Горбачев, Яковлев, Шеварднадзе, некоторые другие и «демократическое движение» составляли уже один фронт борьбы против тех, кто пытался отстаивать интересы советской государственности, выступал за сохранение и совершенствование рычагов управления экономикой страны, кто по-прежнему хотел видеть Советское государство сверхдержавой.